Большуха замолчала, задумавшись, а Бусый невольно прижал обожжённые ладони ко рту. Была у него привычка рот себе закрывать, когда распирали душу тысячи слов, лишённых порядка и смысла.

Молчание неожиданно прервал Соболь. И так получилось, что дед сказал как раз то, о чём заставил себя молчать внук.

— Я так думаю, — проговорил он негромко, — что на самом деле не утратила Синеока ни разума, ни осмысленной речи. Просто уснула её душа, как ледяным зубом уязвлённая. А сейчас — оттаивать стала и просыпаться. Волки, она уже заговорила! Без слов, но заговорила. Вон и внук мой не даст соврать, он тоже заметил… Мальчишка, которого мы Беляем прозвали, услышал её и понял. За мать родную в беспамятстве посчитал, ибо заговорила с ним Синеока на родной его молви. А молвь эту даже мне слышать не доводилось… Да что мальчишка, если Синеока до самой Луны докричаться сумела! Так дело пойдёт, скоро милостью Богов и с нами заговорит спасительница наша!

Итерскел, рядом с которым стоял Бусый, то ли вздохнул, то ли застонал, то ли зарычал… Бусый вскинул глаза и увидел, с какой надеждой и мольбой смотрел на Соболя потомок Медведя. Бусый знал, что Итерскел готов был хоть нынче посвататься, и вряд ли Синеока пожалела бы для него бусины, но… только кто ж его примет в род, позволив жениться? Его, которого собственные родовичи выкинули, точно мусор негодный? Что они там за люди такие? Родниться с болотными угрюмцами, о которых слова доброго никто не слыхал?.. А нешто в добрых веннских родах славные парни перевелись?..

Большуха вздохнула.

— Так вот, — сказала она, — про книгу-то нашу.

Та Волчица, странница наша, избравшая следование за Луной, пока жила дома и прабабок наших учила, всё книгу писала. Много чего было в книге той. И про пение горловое, и про тайны Храма Луны, и про диво Книги волшебной, и про всё, что в жизни пришлось повидать… А к тому ещё и сказания нашего рода, из уст в уста дотоле передаваемые. Всё записала — ей одной ведомыми, тайными письменами…

А потом ушла. Вместе с книгой своей, чтобы по пути её дополнять. Ненадолго, сказывала, уходила. Прослышала от людей про пение вельхов, захотела всё разузнать. Вернуться вскорости обещала, сулила книгу свою драгоценную читать научить… Да только с тех пор нашу Волчицу никто больше не видел. Как в прорубь канула. И книгу свою с собой унесла.

Искать её пытались… К вельхам ездили, к сольвеннам, до самого Галирада, расспрашивали купцов, обращались чуть не к каждому встречному… Всё без толку!

Вот бы хоть что-нибудь разузнать о судьбе её! Да только кто ж теперь пройдёт по следу давнему? Сколько лет минуло…

Бусый заметил, как большуха, произнеся последние слова, незаметно покосилась на Итерскела. Глянула на него оценивающе и со значением. Ой как сразу вспыхнули у парня глаза!.. Мысленно Итерскел уже нёс большухе на ладонях Волчью Книгу Луны. Теперь он не отступится, пока этого не произойдёт. А тогда и бусину у Синеоки просить можно будет. Потому что такой жениховский подвиг кому попало исполнить не предлагают. А исполненного — не отвергнут.

В глазах Итерскела уже мерцали отсветы дорожных костров и туманились дымкой далёкие горные перевалы. И Бусый вдруг явственно понял — уже не первый раз за свою короткую жизнь: вот оно и случилось. То, что со всей определённостью предвидел, но смутно, не умея выразить ни словами, ни даже внятной мыслью.

«Вот оно и случилось. И ведь я знал с самого начала, что именно так всё и будет.

Я знал с самого начала, что насовсем мы у Волков не останемся…»

Он быстро глянул на Соболя (заметил ли дедушка?) и даже не удивился, когда глаза старика блеснули точно таким же предчувствием скорой разлуки и путешествия дальнего.