— Я давно чту закон Близнецов, — ответил он наконец. — Но, так уж получается, если ушей достигает весть с Островов, голос крови повелевает мне навострять слух… А про Винитария у нас говорят часто и разное, как про всякого, кто торит свой собственный путь. Я прожил много зим и слышал про него, ещё когда он был мальчишкой. Это теперь он подтесал своё имя на аррантский лад и собрался уводить своё племя на Берег, чтобы мирно осесть вдалеке от морских дорог. В молодости он был другим… Он искал лишь ратного счастья, полагая домашнюю жизнь постыдной для воина. Однажды, одержав верх над храбрым врагом, он вкусил его плоти, чтобы подчинить и вобрать мужество побеждённого… Во времена, о которых сложены песни, деяние кунса прославили бы сказители. Но сегодняшний народ утратил величие помыслов, и поступок молодого вождя не снискал восхищения. Так он стал Людоедом и не очень-то радуется, слыша это прозвище из чужих уст. Я и вам, ребятушки, про это рассказываю, чтобы, вы поостереглись. Станете языками мести, кабы между Серыми Псами и левобережьем тень не легла.

— Во, — сказал Межамиров Щенок. — То-то я молвил, а сын кунса чуть с кулаками на меня не пошёл.

Сын кунса, тоже Винитар, был среди новосёлов единственный недоросль.

— Но ведь не пошёл? — с внезапной тревогой спросил Ученик Близнецов.

Щенок пожал плечами.

— Остановился, когда увидел, что я в толк не возьму, за что. Добрый парень, только двух слов кряду не молвит… Я ему про тебя рассказал, дедушка, так он к шатрам сбегал и подарок принёс. Ты, сказал, сам поймёшь, как с ним поступать… Вот, возьми!

И мальчишка извлёк из-за спины крупную раковину, каких по Светыни не находили. Извитую, розовую, рогатую, с жемчужным блеском внутри.

Астин Дволфир протянул руку, и почему-то его ладонь задрожала. Взяв раковину, он погладил её и, что-то прошептав, приложил к уху.

И закрыл глаза, слушая далёкий говор прибоя под скалами острова Печальной Берёзы… Сын кузнеца открыл было рот, но увидел слёзы, катившиеся по щекам старика, и прикусил болтливый язык.

Щенки Серых Псов сами шили берестяные лодчонки и лихо управлялись с речной быстриной. Но Светынь широка, руки отвалятся веслом махать туда и назад, да споря с течением, норовящим уволочь судёнышко далеко вниз. Поэтому на левый берег любопытные Щенки выбирались очень нечасто. А «косатка» сегванов и вовсе стояла на суше, поднятая на катки. Отдыхала перед скорым походом через студёное море.

ВОРОВСКАЯ НОЧЬ

Взрослые Волки, рано поутру приведённые мальчишками к Гром-Скале, в который раз слушали их сбивчивые речи и пытались постичь, что произошло накануне. И что теперь следует делать, каких напастей ждать. В то, что вчерашняя беда, едва не настигшая сыновей, окажется последней, никто не верил. Беды, они поодиночке не ходят! Одна явилась — отворяй ворота!

При трезвом солнечном свете оголённый гранитный уступ очень мало напоминал вчерашнего Зверя-Защитника, грозного и несомненно живого. Присмотрись к нему кто чужой, вовсе не узрел бы ничего удивительного. Камень как камень!

Но Волки умели ощутить свою землю как частицу себя, и каждый из них явственно слышал яростную жизнь, кипевшую в не очень-то выстуженном холодной ночью граните. Страшное напряжение, жгучую силу, подаренную Матерью Землёй. Непреклонную решимость остановить нечисть, не допустить её к людским гнёздам…

И близкое присутствие самой этой нечисти тоже ощущалось Волками явственней некуда. Болото изменилось. Злая сила, дремавшая в нём много веков, проснулась и ожила, затаилась, готовая к прыжку…

Тропинка, тянувшаяся через топи, с виду была точно такой, как вчера. Но страшная птица только и ждала, чтобы какой-нибудь неразумный отправился по ней вершить свой мальчишеский подвиг.