Другая модель(кто то прозвал ее «Ланцетом»). Кресла — одно за другим… Востроносый узкий такой снегоход, без багажного отделения. Вещи все здорово помещались на крыше, примотанные веревками и уже под суровым слоем снега.
«Ланцет» шел невероятно мягко, поэтому спать в нем было одно удовольствие. Ив проснулся от того, что громко всхрапнул, и долго пытался потом понять, почему он вообще проснулся…
Снегоход стоял. А первое кресло пустовало…
Ив выбрался из кабины и огляделся по сторонам. Тут, посреди белоснежно-дырявой бесконечности, громоздилась настоящая свалка: что-то ржавеющее, горелое, оплавленное… и — покореженный серый холм с шапочкой снега, возвышающийся над всем. Невероятно знакомое место. Здесь даже ветер звучал не так, как везде.
Осторожно ступая по хлипкому грязному снегу, Ив обходил развороченные корпуса танков и БТРов. Оплетенные стебельками цветущей «соломы», из снега глядели черепа… А над недотаявшей кучей снега и льда, из которой тоже торчали хрупкие белесые кости в истлевших лоскутах черной «грифовской» формы, возвышался рыжий от ржавчины, покосившийся, но все еще крест…
— Помнишь, Ив? — сказала невесть откуда взявшаяся Рон. — Знаю, помнишь…
— Да, — Ив почесал в затылке. — Давно это было.
— И это ты тоже помнишь, — Рон указала куда-то наверх, где поднимающийся склон будто пророс множеством клыкастых горных выступов… домишко огненно поблескивал остатками стекол в окнах…
Он помнил. Но не хотел об этом думать.
— Поехали, Ив, здесь нам ничего не нужно, — сказала ему сестра и добавила, повернувшись к могильному холму: — Прощай, Ланс…
Ланс… он так и остался двенадцатилетним влюбленным мальчишкой. Это уже образ-кристалл, а не живой человек. Кто мог подумать, что двадцативосьмилетняя женщина будет так живо его помнить?.. помнить почти ровесником своего сына…
…он так любил тебя, Рон… кто сказал, что дети не умеют по-настоящему любить?..
Вел Ив… Рон в полном молчании смотрела на огненные небеса. Горящий закат. И проступающая на небе Луна похожа на прищуренный глаз…
Где-то вдалеке медленно плыли по небу черные крапинки. Как будто клин чернокрылых птиц неспешно летел по направлению к Храму… еще немного, и можно будет догнать парад…
Глава восемнадцатая. Зоркий Иисус
Я видел сон. Наконец-то видел. Помню, что я в нем потерялся, будто бы забыл, как возвращаться. Я провел в странном мире целый день… а потом, утром, сыпля сахар мимо кофе, пытался собрать воедино множество образов — все, что запомнил, — как кусочки паззла…
Вначале я видел, как сквозь туман. Что-то вроде серой стены, подсвеченной красными отблесками. И яркое пятно посередине этой стены, через которое внутрь заглядывало солнце. Потом все неожиданно прояснилось, точно кто-то подстроил резкость. Пятно оказалось дырой в стене, глубоким проломом, во все стороны от которого по штукатурке змеились трещины. Вокруг них причудливыми рыжими кругляшками разрослась плесень. (Поразительно, с какой точностью я сумел все разглядеть!)
Я попытался осмотреться. Но, будто слитый со стеной, не мог повернуть головы. Только «вращать глазами». Обратил внимание на выцветшие изображения святых на стенах… и понял, что был таким же изображением. Слоем краски. Неудивительно, что я был неподвижен…
Наловчившись зыркать по сторонам, я исхитрился посмотреть вниз, что оказалось довольно просто…
Пятно света, льющегося из дыры в куполе, из разбитых окон(лучи, расцвеченные остатками витражей) и отблески факелов высвечивали внизу шумный человеческий муравейник. |