Это красное все попробовали, вероятно, из любопытства, а затем в рюмках поменьше появился польский национальный напиток, который никакого разбирательства не требовал. Верность вину сохранили только пан Вацлав да Юлия, которая и не думала сменить непроницаемое выражение лица на что-нибудь более подходящее застолью. А что она при этом думала, одному богу известно.

Пан Вацлав развлекал Эльжбету, полностью блокируя ее возможности как переводчика. К счастью, Алиция неплохо общалась с Олафом, так как немного знала шведский. Юлия подключалась лишь изредка и крайне неохотно. Все шло чинно и благородно, пока разогретый швед не решил поупражняться в польском языке. Я уже собралась было повеселиться, но тут из уст нашего краснобая сорвалась фамилия — Рохач. Мария Рохач.

Это имя я знала.

Замечательная писательница, автор слегка ироничных детективов, которые мне давно нравились не только своим прекрасным и сочным языком, но и той ловкостью, с которой ей удавалось избегать всякой политики. Действие ее написанных в наши дни произведений происходило в довоенные годы, и цензуре не к чему было прицепиться. Об этом мне было известно из достоверных источников, так как мы с ней издавались в одной конторе и, общаясь с тамошними редактрисами, можно было многое узнать из того, что не известно широкой публике. Конечно, я ей в подметки не годилась, но зато было к чему стремиться.

Поэтому я стала слушать внимательнее.

— Говорят, ее издали в Швеции, — упиваясь собственной значимостью, рассказывал пан Вацлав Эльжбете. — Но успеха не было. Одна-две книжки, и это всё. Возможно, перевод оказался неудачным, хотя я старался, как мог, писал на ее книги обширные положительные рецензии, с небольшой долей критики. Без этого нельзя, а то обвинят в необъективности. Я и ее литературного агента знал. К сожалению, он проявил себя не лучшим образом. А она не хотела ехать в Стокгольм для презентации книг, категорически отказалась. Еще какие-то нелады с паспортом были… Последнее время она здорово сдала, возможно, годы берут свое. Ну, и проблемы с алкоголем…

Что он плетет?! Я уже открыла рот, чтобы запротестовать, но меня опередил Олаф, который громко и четко произнес

— Мы имеете…

— Нет, не так, — машинально поправила его Алиция. — Мы имеем. А вы имеете. Мы имеем.

— Мы име… Нет?

— Нет.

— Вы имеем? — ни с того ни с сего обрадовался швед. — Вымеем, вымеем, вымеем!

Он так был рад новому слову, что не собирался с ним расставаться. Вымеем гремело над столом, и с каждым раскатом этого грома атмосфера как бы разряжалась. Алиция явно оценила позитивный вклад шведа в наше застолье и, неожиданно подняв бокал, провозгласила тост:

— Ну, за здоровье ксендза Кордецкого!

— Вымеем! — с энтузиазмом поддержал ее варяжский гость.

Упоминание о героическом настоятеле Ченстоховского монастыря, столь успешно руководившем его обороной в годы шведского потопа, оказалось как нельзя кстати. Пан Вацлав оставил в покое Марию Рохач и охотно переключился на исторические темы. Чем дело закончилось, я так и не узнала, поскольку зазвонил телефон, что позволило мне вскочить с места.

— Я возьму. Если ничего не пойму, отвечу абы что и высвищу тебя.

— Скажи, что меня нет дома…

В трубке послышался голос Мажены, поэтому мне не пришлось изворачиваться и врать про отсутствие Алиции.

— Тебе, наверное, неудобно говорить? — сразу догадалась Мажена.

— Ясное дело. Значит, концерт закончился. Так рано?

— Совсем нет. Сейчас антракт. На Вернера насели поклонницы, и он отбивается автографами. Ну, что там у вас?

— Все! — радостно сообщила я.