— О господи! Я завтра буду чуть свет.

— И правильно сделаешь.

— А на Эльжбету лобызун уже бросался?

— Еще как! И с такими последствиями!

— Какими? Ой, понятно, что сейчас все равно не успеешь рассказать. Вы обедаете? Или ужинаете?

— Рыба. Олаф любит рыбу.

— Вот незадача, а ведь Алиция как раз наоборот… А эта Юлия заговорила наконец?

— Что ты! Половину жарила я, мне нравится.

— Ну и разговорчик у нас, глупее не бывает. Я теперь не усну от любопытства Так и сидят как приклеенные, никуда не поехали?

— Разумеется, даже представить себе не могу, как бы это выглядело, не сожги я весь сушняк… А так, во всяком случае, хоть ходить можно, и есть на что посмотреть.

— Поняла, это ты вставляешь, чтобы они не поняли, о чем речь. Я пока не въезжаю, но мне это запомнить?

— С какой радости?

— Не знаю. А как ты думаешь, когда я приеду, он снова набросится? Это у него постоянный рефлекс?

— Понятия не имею, но предчувствия у меня дурные.

— Может, мне как-нибудь тайком пробраться, чтобы не через главный вход? Через сад или какую дырку в изгороди?

— Надо подумать. Я, пожалуй, почищу дорожку от этих колючек…

— Поняла, ты не о колючках говоришь. Вот черт, эта зараза дирижер уже ногами сучит, мне пора…

— Правильно понимаешь ситуацию. Привет Вернеру! — Я повесила трубку, тихо надеясь, что мне удалось провести разговор без особых накладок. — Всем большой привет от Мажены! — громко заявила я, почти перекрыв очередное вымеем Олафа. — От Вернера скорее всего тоже, хотя он был плотно окружен фанатками, и антракт уже кончился.

Алиция перегнала весь табун гостей в салон и от отчаяния подала на десерт кофе по-ирландски, поскупившись на виски. Пан Вацлав, оставив на время литературные изыскания и ксендза Кордецкого, начал паразитировать на теме фанаток, шутливо преувеличивая упоение Вернера мирской славой, но, не встретив у аудитории одобрения, скоренько переключился на театральные декорации, а с них на стильную мебель. С какого боку тут была мебель, я не вникала и, уже по привычке, перестала его слушать. Эльжбета замолкла окончательно и бесповоротно, жестокий Олаф измывался над Юлией, требуя подробного перевода, а Алиция помогала ей редко и весьма неохотно. Я больше не в силах была терпеть такое безобразие.

— Ты, наверное, кофе хочешь? — спросила я многозначительно Алицию.

— Дурацкий вопрос — Подруга, как всегда, не стала бравировать вежливостью.

— Тогда я и чаю заварю на всякий случай.

Я согласна была отправиться на любую каторгу, хоть бы даже собственноручно мыть посуду, хоть копать картошку, лишь бы не сносить покорно эту гнетущую застольную бодягу. Я подала напитки и вернулась на кухню, имитируя хлопоты по хозяйству, на что Алиция, конечно, не клюнула. И правильно, тогда я воспользовалась случаем и оккупировала ванную. И не подумаю менять свои привычки из-за какого-то брандахлыста: как мылась по вечерам, так и впредь буду поступать!

Жалкие остатки совести заставили меня убрать со стола и даже сунуть часть тарелок в освободившуюся перед обедом посудомоечную машину. Все эти труды праведные заняли в общей сложности минут двадцать, после чего я появилась в салоне в наряде как нельзя более вечернем. На мне были ночные тапочки, банный халат Алиции, желтый с коричневыми звездочками, и моя собственная голубая ночнушка на полметра длиннее халата. С одной стороны, я, несомненно, являла собой очень своевременную иллюстрацию к излияниям пана Вацлава об абстракционизме в искусстве, а с другой — тонко намекала своим костюмом, что пора заканчивать веселенький вечерок и готовиться ко сну.