Тогда я собрал афинских певцов. Их нынешняя работа заставляла их опускаться ниже их положения, но если я это мог - могли и они. А платил я им хорошо; кроме того, они предвидели, насколько возвысятся в Афинах, когда там появятся главные святилища всех богов, и согласились со мной, что нет дела более угодного Бессмертным. И сделали его - отменно.

Что до меня, мне предстояло, уже в моем собственном качестве, объехать всех вождей. Это было утомительно: надо было помнить все подвиги всех их предков, аж до того бога, от которого они вели свою родословную, и замечать в залах фамильные вещи и восхищаться, и терпеливо выслушивать бесконечные и бездарные баллады, которые бренчали их прихлебатели… И - ни взгляда на женщин! Я успел так прославиться любовью к ним, что там, где другой мог увести коня, - как гласит пословица, - мне нельзя было и глянуть на уздечку, чтобы семья не ударилась в панику. Такая жизнь хоть кого доведет до ручки… Я часто мечтал о ком-нибудь, с кем мог бы поделиться своими заботами, но все вокруг погрязли в мелочах, - меня бы посчитали фантазером, - приходилось все самому.

И вот однажды летом я ехал по Марафонской равнине к своему пастбищу. Это были царские земли. Отец не приводил их в порядок, - они были слишком открыты с моря, и он не хотел снабжать пиратов, - но при мне их расчистили и восстановили каменные стены загонов. Здесь я растил бычка, принесенного телкой старой Гекалины от критского зверя; теперь ему было три года, и он не посрамил своего родителя: уже росли его прошлогодние телята, а еще два десятка коров были стельными… За его темно-красную морду я дал ему имя Ойнопс.

Я ехал сквозь оливковые рощи, когда увидел над деревьями дымы сигнальных костров и услышал звуки рога. Мой колесничий осадил коней, остановились и всадники за нами.

- Пираты, господин мой! - сказал он.

Я понюхал воздух - пахло дымом. Критские капитаны, приходившие на материк за данью, говорили когда-то, что мы платим Криту за подавление пиратов. У них, пожалуй, были основания так говорить: с тех пор как Крит пал - это старое безобразие вновь набирало силу.

Мой колесничий глядел на меня с укоризной: мол, почему ты ездишь с такой слабой охраной; я ж тебе говорил, что твой отец взял бы с собой всю стражу, если бы ехал так далеко.

- Вперед, живей, - приказал я. - Посмотрим, в чем там дело.

Мы поскакали, и вскоре встретили подростка бегущего нам навстречу - сына местного мелкого вождя. Он прижал костяшки пальцев к соломенным волосам, облепившим потный лоб, - мальчишке было лет тринадцать, - и проговорил, задыхаясь:

- Государь, господин мой царь, мы тебя видели с башни… Отец велел сказать - торопись… то есть соблаговоли оказать честь нашему дому, государь, - пираты сходят на берег!

Я протянул руку вниз и поднял его на колесницу.

- Какие паруса у них? Какая эмблема?

Об этом всегда спрашиваешь. Некоторые морские бродяги - это просто банда головорезов, которым достаточно сжечь ближайший к морю крестьянский хутор, забрать с него зимние запасы и продать в рабство хозяев. Но бывают и люди с происхождением, - младшие сыновья, или воины, решившие поправить свои дела, - они могут пренебречь обычной добычей и превратить свой набег в настоящую войну… Так что мы могли бы оказаться и свидетелями подвигов в тот день.

Мальчишки в этом возрасте знают все:

- Три корабля, господин мой, с крылатым конем, красные.