Мальчишки в этом возрасте знают все:

- Три корабля, господин мой, с крылатым конем, красные. Это Пириф-Лапиф.

- Вот как? Этот парень, значит, знаменит?

- Да, государь, он наследник царя Фессалии… Говорят, что он великий разбойник там, на севере; обычно он ходит в конные набеги, но иногда выходит в море. Его зовут Бродяга-Пириф. Мой отец говорит, что он дерется из любви к искусству, - он не стал бы ждать, пока ему нечего будет есть.

- Ну что ж, он может получить это удовольствие, - говорю. - Мы должны попасть к твоему отцу раньше, чем он.

Я ссадил колесничего - он был грузный малый - и тронул коней. Помчались… Мальчик сказал:

- Он пришел за твоим скотом, государь. Он поспорил, что угонит его.

Я спросил, откуда он это знает, - он сослался на парнишку-рыбака с Эвбеи, где корабли запасались водой. Когда я гляжу на глупость мужчин, то часто удивляюсь: куда деваются такие вот мальчишки?…

- Смотри, до чего наглый пес, - сказал я, - считает свою добычу заранее!

Мальчишка изо всех сил держался за поручни, и зубы его клацали, - дорога была неровной, - но тут он поглядел прямо на меня:

- Он хочет испытать тебя ради своей славы, государь, потому что ты - лучший воин на свете.

Если бы это сказал какой-нибудь лизоблюд в Афинах, оно бы ничего не значило; но здесь - здесь это было хорошо. Так же как когда на хуторе в долине кричали: «Спой еще!» Но я ответил: «Похоже, это еще придется доказать».

Мы приближались к деревне. Сигнальный дым становился все выше, а звуки рога все громче; люди вдобавок били в тазы, в котлы - во все металлическое, что только могли найти, - как это бывает, когда начинается тревога, чтобы успокоить свои чувства. В усадьбе вождя вершина башни была забита женщинами, тянувшими шеи, чтобы увидеть что происходит вдали… Слышались крики и мычание скота…

Вождь встретил меня у ворот. Он издали увидел, что со мной мало людей, и боялся теперь, что я заберу тех, что есть у него, - уложу их в схватке, - и оставлю его голым. Я никого не стал брать, но послал конника в разведку. Он вернулся, едва добравшись до пастбища; там было двое раненых, остальные пастухи разбежались… Ворота загона были разбиты, солнечное стадо исчезло, банда пиратов повернула назад к своим кораблям. Мальчишка был прав.

- Времени в обрез, - сказал я. - У вас есть пара свежих лошадей?

Он дал мне двух, единственно годных для колесницы какие у него были. Я видел, что мои всадники далеко за мной не угонятся; крупные фессалийские кони были в то время редки в южных землях, а их маленькие лошадки не могли нести человека подолгу, - но нельзя же было сидеть сложа руки!

Когда мы двинулись вниз по оливковому склону к равнине, я увидел, что сын вождя мчится следом по дороге и машет рукой.

- Государь! Госуда-арь!… Я видел их, я на сосну лазал… Возьми меня, господин мой, - я покажу, где они!

- Это уже война, - говорю. - Отец тебя отпустил?

Он сглотнул - и твердо ответил: «Да, государь!» В его годы я бы ответил так же. Увидев, что я молчу, он добавил: «Кто-то же должен держать твоих коней, пока ты сражаешься!»

Я рассмеялся и втащил его наверх. Лучше научиться войне слишком рано и от друзей, чем слишком поздно - от врагов.

Поскакал дальше. Всадники начали отставать - махнул им, чтоб возвращались, пока их лошадки не выбились из сил… Вскоре с открытого места на склоне стала видна равнина, мальчик показал рукой.

Возле самого берега изогнутой бухты стояли три длинных пентеконтера со змеиными головами на форштевнях. На каменных якорях стояли, у пиратов это обычно: они просто обрезают их, если надо уходить в спешке. Они оставили сильный экипаж на борту. У пиратов не бывает гребцов, которые не могут быть и копейщиками, а там была примерно половина их: человек восемьдесят.