Он обернулся и увидел высокого, с намечающейся лысиной толстяка, грудь и плечи которого щедро покрывали замысловатые узоры татуировки.
— Писарь, не может быть! — толстяк, слегка запрокинув голову назад и театрально разведя руки в стороны, с громким возгласом направился к Сергею вот так встреча!
— Злодей! Здорово!
Приятели бросились друг другу в объятия.
Олег Викторович Злобин в прошлом был известным авторитетом по кличке Злодей. С ним Никитин столкнулся еще на зоне. Нельзя сказать, чтобы Злобин питал к Сергею такое же уважение, как Вася Доктор, но, во всяком случае, приязнь его к Никитину была искренней.
— А я еще вчера тебя приметил, — радостно вещал нежданно объявившийся приятель. — Гляжу, кто это почтил своим присутствием эту землю… Наколка она и в Африке наколка, и на Канарах…
— Ты-то здесь каким ветром, — перебил его Сергей, — один?
— Кабы один, ни в жизнь бы не выбрался, — ответил Злодей.
— Кто ж тебя сюда притащил?
— Жена, — сказал приятель.
— Давно женился?
— Через год, как откинулся. Видишь, раздобрел, залоснился, оброс комком нервов, — похлопав себя по животу, сказал Злодей.
Глядя на выпирающий живот приятеля, Никитин улыбнулся и спросил:
— А знаешь, когда кончается мужчина?
— Нет, — на лице Злобина застыл вопрос.
— Когда женщина ему говорит: втяни живот — а он это уже сделал.
Приятели дружно рассмеялись, причем Злодей долго не мог остановиться, утирая тыльной стороной ладони слезы. Затем, переведя дух, он, как бы оправдываясь, произнес:
— Быт — вещь въедливая: плюшки, пончики, — и, видимо, желая сменить столь щекотливую для собственного самолюбия тему, спросил:
— Ну а ты как, с кем, где, чем живешь-кормишься?
— Узы брака, как, в общем, и любые другие, меня пугают, — искренне признался Сергей, — а работы в наше время всем хватит. Ты по-прежнему фармазонишь или как?
— Я с этим завязал. Сейчас молодняк очень ушлый пошел, лохи через одного, или бригадные, или подрядные, или звеньевые, — с некоторой грустью произнес Злобин, — тут как-то раз решил баксы поменять около «Макдональдса», смотрю, у фраера зенки бегают, ладошки вспотели, я его решил предостеречь и говорю: ты, мол, кореш, или лавэ меняй, или по сторонам зюкай. Насунешь, так через лепень твоя мамаша на поминках гостям будет вермишель откидывать. Видел бы ты его хайло, — Злобин громко рассмеялся, — челюсть свело, набычился, как кот на собаку. Вернул мне капусту, а потом так робко спрашивает: дядь, мол, извини за нескромность, а что такое лепень?
— И что?
Злобин хмыкнул.
— Я ему, конечно, объяснил про пиджачок.
И они вновь рассмеялись.
— Молодо-зелено, — сквозь смех выдавил из себя Сергей, — насобачится и еще тебя подучит.
— Да уж, — согласился Злодей, — поэтому я и умыл руки, теперь заправский бизнесмен. У жены папаша еще при Брежневе в Штатах в торгпредстве работал. Связей дай Бог каждому, ушел на пенсию и открыл свою контору, где я имею честь быть коммерческим директором. Закупаем в Гонконге джинсы по три доллара, лепим на них фирменные лейблы и по двадцатке за пару продаем. Короче говоря, не бедствуем, — закончил он свой рассказ.
— А где ж твоя дражайшая? — спросил Сергей, окинув взглядом окружающих.
— Где-то здесь, — сказал Злобин, пытаясь отыскать глазами свою жену, затем, вперив взор в проходящую мимо мулатку и забыв на миг, кого искал, многозначительно присвистнул, — глянь-ка какая!
— Да, ничего, — согласился с товарищем Никитин, — здесь вообще есть, на ком успокоиться. |