Гай коротко кивнул головой, совершенно не обидевшись.

— Точно так же, как и Джеми использует твою силу, чтобы подпереть свою собственную слабость, Марни. Так что, это еще как посмотреть, моя дорогая.

— А Клэр?

— Клэр — это твоя слабость, Марни, — заявил Гай, — не моя. И даже не Джеми. Интересно, отчего это?

Марни отвела взгляд от его проницательных глаз, не желая признаваться в этой слабости, которую она действительно питала к своей невестке.

— Так в каком же качестве я должна стать твоей собственностью на этот раз, Гай? — с горечью спросила она, понимая, наконец, и признавая, что полностью находится в его власти. Она подняла голову, чтобы он увидел выражение холодного презрения на ее лице, которое, в свою очередь, заставило его помрачнеть. — Жены или любовницы? — продолжала она. — Дело даже не в том, которая из нас будет играть большую роль в твоей жизни, — добавила она, желая его уязвить, — но твой отец не согласится ни на что другое, кроме как на официальный брак между нами, и ты это прекрасно знаешь.

— Ну, значит, ради моего отца, — пожал он плечами, как будто для него это не имело никакого значения, — мы опять станем мужем и женой — в сущности, за эти четыре года я и не расценивал иначе наши отношения, — добавил он сухо.

Марни презрительно скривила губы.

— Если учитывать твое поведение за эти четыре года, как и за то время, что мы были в браке, Гай, то тебе уже можно было бы раз двадцать предъявить обвинение в супружеской измене, — она вызывающе взглянула на него. — А может быть, не двадцать, а тридцать или даже сорок?

— Дрянь! — воскликнул он. — И ты еще о чем-то там говоришь! Место жены — рядом с мужем, ее задача — согревать его постель и удовлетворять его потребности! А твое пренебрежение всем этим не дает тебе права интересоваться тем, каким образом я удовлетворяю свои потребности, причем ни сейчас, ни в будущем!

— Понятно, — фыркнула она, — тогда то, что позволено гусаку, позволено и гусыне — и не забывайте об этом, мистер Дамский Угодник Фрабоса, когда начнете крутить свои романчики. Возможно, я и буду опять в твоей власти, но лишь на то время, которое мне понадобится для того, чтобы доказать, какой ты негодяй!

— Поаккуратней выбирай слова, Марни! — процедил он, дрожа от злости всем телом и грубо хватая ее за плечи, Я давно терплю твои оскорбления, но я уже сторицей заплатил за все свои прегрешения и больше платить не собираюсь!

Горя и дрожа всем телом от копившихся годами обид, чувствуя и ненависть, и волнение от его физической близости, Марни бросила на него взгляд, полный презрения.

— «И прилепись ко мне, женщина, — произнесла она надменно, — поскольку я — твой супруг и повелитель!».

— Вот именно, — прошипел он, буквально вытаскивая ее из кресла. — Вот именно! И прекрати меня злить, — он оттолкнул ее от себя и выпрямился, — Прими неизбежное с тем достоинством, которое, как я помню, тебе когда-то было присуще. Наконец-то все позади, и я чрезвычайно доволен. И с этого момента мы с тобой — одно целое, и я больше не желаю слышать твоих оскорблений — ты меня поняла?

Она слишком хорошо поняла его, ее злость сменилась глубокой печалью: это было полное поражение.

Он довольно долго простоял так, нависая над ней, не спуская глаз е ее склоненной головы. Ее понурый вид был настолько несовместим с той Марни, которую он знал, любил и с которой боролся, что вся его решимость куда-то улетучилась.