– Матушка, батюшка, смотрите! – весело воскликнула она, показывая свои успехи.

Родители со слезами радости улыбались. Матушка гладила Златоцвету по голове, целуя в волосы и в лоб.

– Умница, дитятко... Этак ты совсем скоро встанешь и побежишь!

– И встану, и побегу, – с уверенностью кивнула та.

Впрочем, работы никто не отменял, и они с матушкой засели за свои дела: Златоцвета – за вышивку, матушка – за бельё. Батюшка отправился бродить по саду и думать свои непростые и невесёлые думы. Бросая порой взгляд в окно, Златоцвета видела, как он шагал по дорожкам, заложив руки за спину и понурив голову. Тяжко ему было без своего дела, крутились у него в голове мысли о торговых предприятиях, да где взять начальные средства? Он и со старыми-то долгами ещё не рассчитался, а новых ссуд ему не давали – где уж там... Как бы не пришлось за эти долги дом на торги выставлять и идти с семьёй по миру!

Когда солнце поднялось высоко, матушка отправилась разносить готовые заказы; вернулась она к обеду не с пустыми руками: на полученные деньги она купила кое-какой снеди.

– Государыня Лесияра обещалась сегодня опять прийти, – сказала матушка озабоченно. – А значит, на стол снова что-то поставить надобно...

– Ничего, мать, дочкино счастье – не обуза, – ответил батюшка. – Главное, чтоб у неё всё сложилось.

Матушка приготовила две трапезы: одну, поскромнее и попроще – для семьи, а вторую, получше – для гостей.

– Ну, давайте, что ли, отобедаем, чтоб не глядеть голодными глазами на всё это, – вздохнула она.

Они удовольствовались кашей с жареным луком да грубым ржаным хлебом. Златоцвета приберегла кусочек последнего, чтобы съесть чуть позже с тихорощенским мёдом. Этот чудесный мёд был достоин самого лучшего, пышного и белого калача, но и скромный простонародный хлеб с ним становился вкуснее.

Когда же, когда придёт Лесияра? Стучало и трепетало сердце, а пальцы Златоцветы проворно работали иглой. То и дело она посматривала в окно: не идёт ли суженая? Вспоминалось ей и намерение княгини разузнать о Мыслимире, но душа сияла ясной и спокойной уверенностью в том, что женщина-кошка чиста помыслами, как первый снег, а значит, ей ничто не могло угрожать. Время от времени Златоцвета с удовольствием пошевеливала пальцами и ступнями, радуясь тому, что раз от раза они повиновались ей всё лучше.

– Ладушка!

Вздрогнув всем телом и душой, Златоцвета устремила взор в окно: посреди садовой дорожки стояла Лесияра, сверкая белозубой улыбкой. В её рту виднелись внушительные кошачьи клыки, напоминавшие о звериной ипостаси белогорской правительницы, но они не пугали девушку. Ей самой хотелось по-кошачьи изящно изогнуться, встречая свою суженую.

– Здравствуй, государыня, – вымолвила она. – Никакие слова не смогут выразить, как я счастлива снова видеть тебя...

Несколько звонких, радостных мгновений – и мягкие губы защекотали пальцы девушки, исколотые иголкой.

– Ах ты, рукодельница-искусница моя... Всё трудишься, не покладая рук своих умелых? – промурлыкала княгиня с искорками-смешинками в глубине зрачков. – Отложи ненадолго свою работу, дай мне на тебя наглядеться!

– Какая уж мне теперь работа, когда ты здесь, – засмеялась Златоцвета.

Два смеха переплелись: бубенцово-нежный и серебристый – Златоцветы; сильный, раскатисто-звучный, как горный гром – Лесияры.