– Отдыхай, моя горлинка... Набирайся сил. Завтра я снова к тебе приду – сделаем ещё один шажок к твоему выздоровлению.

Необходимость расставания, пусть и совсем краткого, дохнула горьким холодом, и Златоцвета, зябко закутавшись в одеяло, не сдержала слёз. До крика, до тягучего стона не хотелось отпускать Лесияру, девушка словно пуповиной к ней приросла.

– Государыня, не уходи так скоро, – пролепетала она. – Не хочу с тобой прощаться даже на день...

– Ну, ну, радость моя! – Княгиня тут же присела рядом и окутала Златоцвету нежными объятиями. – Не плачь, а то и я с тобой заплачу... По правде сказать, и мне от тебя уходить не хочется. Солнышко моё ясное, яблонька моя дивная, мрр-р-р...

От мурлыканья Златоцвету охватила сонная истома, и она уютно устроилась на плече княгини, как вдруг из сладкой полудрёмы её вывел настороженный вопрос суженой:

– А этот туесок откуда взялся? Тихорощенским мёдом пахнет... Вы уже бывали в Белых горах?

– Нет, это Мыслимира угостила, – пробормотала Златоцвета, ещё не вполне вынырнувшая из объятий полусна. – Она ладу свою искала, вот и зашла к нам случайно... Избранницу свою она у наших соседей встретила... А потом... охо-хо! – девушка сладко зевнула, – потом ещё раз зашла – уже с гостинцами.

– Хм, – нахмурилась княгиня, приподнимая её лицо за подбородок и всматриваясь пристально ей в глаза. – Надо бы разузнать, что за Мыслимира такая...

От этих слов Златоцвета окончательно проснулась и вдруг будто в холодный омут рухнула.

– Государыня, ты не подумай чего худого, – торопливо прибавила она. – Она просто по-соседски, по-дружески зашла и мёдом от чистого сердца угостила.

Сдвинувшиеся было брови Лесияры расправились, в глазах замерцали тёплые искорки, она поцеловала девушку в лоб и прижала к груди.

– Ну-ну, что ты, ладушка... Не тревожься, у меня нет причин тебе не верить. Но беречь тебя – мой долг, так что я о ней всё-таки разузнаю. Ну, а коли и вправду ничего худого она не замыслила, то и забудем об этом. Пусть ничто тебя не беспокоит, милая, отдыхай... И помни: даже если меня нет поблизости, в мыслях я всё равно с тобой.

Снова поток мурлыканья взял Златоцвету в свой умиротворяющий плен, и девушка заснула крепко, сладко и глубоко. Она уже не слышала, как Лесияра, попрощавшись с её родителями, ушла; за гранью её восприятия остались и матушкины вздохи – та сетовала на прожорливость княжеских дружинниц, слаженными усилиями которых праздничный обед был почти полностью уничтожен. Только Кривко не имел причин для малейшего недовольства: ему достался весь каравай, и он всё ещё доедал его, отламывая по кусочку и запивая квасом. Ну и что ж, что на пол его уронили? Всего-то дел – поднять да отряхнуть чуток, не пропадать же такому знатному добру! Уже лёжа на своём тюфяке на полатях, отрок продолжал сонно жевать, а остатки свадебного хлеба покоились в самом безопасном месте – у него под боком.

Златоцвета не просто проснулась – она бодро выпорхнула из освежающего сна, радостная и отдохнувшая. Ещё никогда утро не улыбалось ей столь ласково, столь многообещающе, а душа не переполнялась светом и счастьем. И имя этому счастью было Лесияра... Мысль о княгине обвилась вокруг сердца пушистым кошачьим хвостом, и Златоцвете самой хотелось замурлыкать. Скорее бы суженая пришла! Скорее бы увидеть её ясноокое, пригожее лицо, её лучистую улыбку, услышать её голос – и не в видениях, а наяву, в щекотной тёплой близости к уху.