– Сними одёжу и окунись в воды Тиши, навья. Да наполнится и твоё сердце любовью и светом.

Гледлид повиновалась. Вода оказалась тёплой, даже горячей, и в груди у навьи разлилось жжение. Дыхание стеснилось, но Любуша надавила ей на макушку, заставляя окунуться с головой. Вынырнув, Гледлид втянула воздух в лёгкие, и он хлынул внутрь, точно сладкое хмельное зелье. Искорки радости озаряли душу, вмиг опьяневшую от прилива какой-то небывалой, неземной благодати...

– Мать Лалада, прими в круг свой дочь новую, – прозвенел голос девушки, отдаваясь под сводами пещеры хрустальным эхом. – Проведи её тропой любви к чертогу своему...

Она коснулась губами мокрого лба навьи и выпустила её на берег. Поддерживая её под руку – Гледлид шатало, – служительница Лалады вывела её на колокольчиковую полянку, где навья и провалилась в объятия необоримой, сладкой, склеивающей веки истомы.

Пробудилась Гледлид, как ни странно, в собственном саду, под черешневым деревом.  Полная отголосков золотого света, она смотрела на догорающий закат, после чего провела тихую, счастливую бессонную ночь. Но бессонница эта не изнуряла, не отнимала сил, и утром Гледлид чувствовала себя такой свежей, словно крепко проспала много часов подряд.

Работа над словарём пословиц и сборником сказок ещё шла, а историй собственного сочинения у Гледлид набралось уже сотни три. С одобрения Огнеславы она сдала их в набор: в дополнение к прочим мастерским в Заряславле открылся Печатный двор. Местные мастерицы освоили привезённый навиями станок и способ изготовления высококачественной бумаги, и выпуск книг нового вида уже начался. Гледлид теперь участвовала и в работе заряславской печатни: она входила в Книжный совет, решавший, какие труды будут выпущены в свет. Закончив дневные дела, навья заглянула в усадьбу княжны.

Сбор урожая черешни шёл вовсю. Кормилица Бранка поднимала малышку Светолику повыше, чтоб та могла достать до самых спелых, налитых солнечным светом плодов, а Берёзка сидела в тени деревьев возле полной корзины. Время от времени она клала в рот черешенку и сплёвывала косточку. Она показалась Гледлид задумчивой и грустной: солнце тяжёлым золотом повисло на её опущенных ресницах.

– Здравствуй, родная, – шепнула Гледлид, присаживаясь рядом и щекоча дыханием её щёку.

Берёзка сморгнула грусть, и в её глазах разлился уютный вечерний свет. Она всё ещё носила траурный наряд, лишь сорочка, рукава которой виднелись из-под чёрного летника, стала белой, а вдовий платок она сменила на узорчатую головную накидку.

– Здравствуй, лисёнок. – Ласковый шёпот коснулся уха Гледлид.

О, если бы этот взгляд остался таким же тёплым, когда прозвучат судьбоносные слова, которые навья готовилась произнести!.. Гледлид увлекла Берёзку за собой в проход, и та, ступив на мягкую траву перед домом, с любопытством осмотрелась.

– Это здесь ты теперь живёшь?

– Да, это мой дом, милая. Этот сад я вырастила сама – благодаря твоим урокам. А место оставила, чтоб и ты могла тут хозяйничать и сажать всё, что тебе захочется. Тогда это будет уже наш сад.

Дрогнувшие губы Берёзки не воспротивились поцелую, и Гледлид с острым наслаждением ощутила тёплое кольцо её объятий. Глаза колдуньи были немного ошалевшими, туманными, но больше не отталкивали навью мучительным «не могу» – в них разлилась истома вечернего сада и таяло медовое золото заката, а в смоле зрачков семечками застыли крошечные отражения Гледлид.

– Ты растормошила моё сердце, ворвавшись в него светлым чудом, – сказала навья, опускаясь на колени перед ней и скользя ладонями по очертаниям её тела под одеждой. – Я люблю тебя, Берёзка. И не встану, пока ты не ответишь мне. Ты согласна стать моей женой? Каков будет твой положительный ответ?

Сад задышал, ожил и зазвенел, наполнившись отзвуками смеха Берёзки.