— «Нормальное общество для нормальных людей», — огласил наконец кандидат и замолчал, как бы сам удивляясь прочитанному. Вновь повернулся к будущим избирателям и успокоил их единым взглядом. — Но что есть нормальное общество? — спросил он задумчиво. — С людьми более или менее ясно. Нормальным мы привыкли называть человека, чей диагноз совпадает с диагнозом большинства…

Артём поперхнулся.

— Кого смотрим? — тихонько спросил он.

— Безуглова… Ну… кодирует который…

— А-а… — Артём вгляделся в кандидата попристальней. Сам он ни от чего кодироваться не собирался, а вот супругу было бы очень даже неплохо закодировать. — И как? Успешно?

На Артёма шикнули — пришлось замолчать.

— Разумеется, у каждого из нас существует своя предрасположенность к тому или иному психическому расстройству, — продолжал тем временем кандидат. — Однако личность неисчерпаема. В ней всё: от паранойи до истерии. Вопрос лишь в том, какое именно заболевание будет востребовано эпохой…

— Эк его! — восхитился редактор. — Так и чеканит, так и чеканит! Слушай, записать бы, а?

— Пишу уже… — откликнулся верстальщик.

— Позвольте пояснить эту мысль на примере, — звучало между тем в колонках. — Возьмём читающую публику! В советские времена, как известно, ухитрялись читать между строк. А это, согласитесь, не что иное, как паранойя. Потому что параноик во всём видит тайное значение. Даже в пробелах между словами. При демократии ударились в другую крайность: вообще перестали вникать в суть прочитанного. А это уже депрессия! Потому что при депрессии обессмысливается даже то, что изначально имело смысл… О чём это всё говорит? Это говорит о том, что обществу, как и отдельной личности, тоже можно поставить диагноз. Скажем больше: диагноз можно поставить и этносу в целом…

— Ну-ка, ну-ка… — В компьютерной зашевелились, пододвинулись поближе к монитору.

Такое впечатление, что выступающий их услышал.

— Разве не свойственно нам неодолимое, повальное влечение ломать предметы и разрушать окружающую обстановку? — осведомился он всё с тем же несокрушимым благостным спокойствием профессионала. — А это, между прочим, называется кластомания и наблюдается при шизофрении! А копролалия? Болезненная страсть к произношению безо всякого повода циничных, бранных слов, тоже, кстати, наблюдающаяся при шизофрении! Разве она нам не свойственна? И как бы господа радикальные патриоты ни списывали эти два симптома на широту души, застоявшуюся силушку и последствия татарского ига, ответ наш будет таков… — Доктор Безуглов малость подался вперёд и, ласково просияв глазами в объектив, выговорил проникновенно: — Вылечим!

Произнесено это было с маниакальной нежностью — и по спине Артёма Стратополоха пробежал озноб. Редактор крякнул.

— Ну, так уж совсем никуда не годится! — сказал он, помрачнев. Обернулся, увидел Артёма, сунул руку для пожатия. — Хорошо, что заглянул. Пойдем-ка выйдем на пару слов…

Они вышли в коридор.

— Общество надо лечить! — неотвратимо следовало по пятам. — Нам нужны не тюрьмы! Нам нужны поликлиники! Стационары и психоприёмники! Преступник — это больной человек, которого мы, не разобравшись, укладываем не на те шконки…

— Конечно! — фыркнул редактор, прикрывая дверь. Сильно был уязвлён. — Нормальными-то нас любой примет! А ты нас такими как есть прими… Значит, так, — сказал он, уперев указательный палец в грудь литератора.