В ответ снова бормотание, на сей раз более долгое.

— Говорит, что прежде ничего подобного не было.

— Острая боль, словно в тебя вонзают раскаленную на огне булавку?

Морелли закивал, давая понять, что описано точно.

— Абсцесс, — заявил Аргайл. — Страшно неприятная штука. Возникает, как гром среди ясного неба. Однажды у меня тоже был. Чертовски больно, прямо сил нет. Неплохо было бы сделать укол или удалить нерв. Их выдергивают маленькой такой проволочкой с крючком на конце.

Морелли издал болезненный крик и начал раскачиваться из стороны в сторону. Флавия посоветовала Аргайлу не вдаваться в подробности, а потом спросила, что же им все-таки теперь делать?

— Думаю, ему нужен зубной врач.

— Но мы же преследуем убийцу. Прикажешь остановиться и ехать к этому чертову дантисту?

— Тогда ему нужны обезболивающие. Сильные и много. На некоторое время боль утихнет. Конечно, он будет немного заторможен…

Морелли снова забормотал что-то. Они прислушались, несколько слов удалось разобрать. Он сказал, что у него в машине есть аптечка, всегда иметь ее под рукой предписывает управление полиции. И в ней полно обезболивающих.

— Ну, тогда все очень просто, — сказала Флавия. — Пойду и принесу ему аптечку.

— Тебе нельзя выходить одной.

— Но ведь и оставить его здесь мы тоже не можем. А ему уходить нельзя.

— Тогда бери его с собой.

— И оставить тебя здесь? Одного? Нет, об этом даже речи быть не может!

— Но не пойдем же мы все вместе, как на парад. Для чего тогда устроена засада?

Флавия колебалась.

— Смотри, все очень просто, — продолжал убеждать ее Аргайл. — Выйдешь через заднюю дверь, подведешь его к машине, оставишь там и сразу же вернешься. А я буду здесь, и если случится какая-нибудь неприятность, вылечу из двери, как молния, никто и опомниться не успеет. Поверь мне, я справлюсь. Да и отсутствовать вы будете всего несколько минут.

Убедить Флавию не удалось, однако она понимала, что другого выхода у них просто нет. Из компетентного и надежного полицейского Морелли превратился в дрожащую и ноющую развалину, издававшую звериные, а не человеческие звуки. Он страшно шумел, а для проведения операции это нежелательно.

— Ладно. Но только помни: никакой самодеятельности!

— Не беспокойся, все будет хорошо. Идите же. Нельзя торчать тут весь вечер и вести бессмысленные споры.

Вдвоем они помогли Морелли подняться и поволокли его к задней двери. Похоже, ему немного полегчало, первый болевой шок прошел. Теперь боль превратилась в сильное и неотвязное страдание, с которым ему кое-как удавалось справляться, до тех пор, разумеется, пока от него не потребуются какие-нибудь решительные действия.

— Не открывай дверь, пока я не вернусь, — выходя, шепнула Аргайлу Флавия.

— Не буду, — пообещал он.

Проявить храбрость это, конечно, прекрасно, думал Аргайл через несколько минут. Но вот мудро ли? Если уж быть честным перед собой до конца, он присутствовал здесь лишь для того, чтобы произвести впечатление на Флавию. И потом, где та тонкая грань между храбростью и дурацкой самонадеянностью? Вот если бы, к примеру, Морелли оставил ему оружие, тогда другое дело. Аргайл не знал, как с ним обращаться, но думал, что при необходимости все же сумеет выстрелить.

Вся штука в том, тут же напомнил он себе, что Морелли не оставил оружия. И он, Аргайл, ничего не сделает, если что-нибудь произойдет. Особенно если учесть, что одна нога у него в гипсе.

Оставаться здесь и дальше одному значило нарываться на неприятности, думал Аргайл, направляясь к двери.