Лик опрокинула вверх дном,

Чтоб солнце ей своим огнем

Всю выжгло – срамоту.

“Его Высочеству приказ:

Что в третий и в последний раз

Зарей в морскую гладь

На гусельный прибудем зов.

Прощай, Гусляр! До трех разов

У нас закон – прощать”.

Всей крепостью неженских уст

Уста прижгла. (От шейных бус

На латах – след двойной.)

От сласти отвалилась в срок,

И – сапожок через борток —

В дом свой морской – домой.

* * *

Еще сталь-змея вороток дерёт,

А целованный уже вздрогнул рот:

Не то вздох, не то так, зевота,

А всё, может, зовет кого-то…

Допрежь синих глаз приоткрыл уста:

– Эх, и чтоб тебе подождать, краса!

И не слышал бы ветер жалоб:

Целовала б и целовала б!

Оттого что бабам в любовный час

Рот горячий-алый – дороже глаз,

Все мы к райским плодам ревнивы,

А гордячки-то – особливо!

* * *

Потягивается, подрагивает,

Перстами уста потрагивает…

Напрасно! И не оглянется!

Твое за сто верст – свиданьице!

А дядька-то шепчет, козлом пляша:

“Должно быть, на всех парусах пошла!

Не всё целовать в роточек…

Давай-ка свой вороточек!”

* * *

Синей василёчков,

Синей конопли

На заспанных щечках

Глаза расцвели.

“Эй, старый, послушь-ка:

Вот сон-то приспел!

Как будто кукушку

Я взял на прицел!

Пусть зря не тоскует!

Зажмурил глазок…

И слышу – кукует:

До трех до разов”.

– То не пташечка-кукушка

Куковала,

То твоя подружка

Тосковала.

Как под бурею ночной стонут снасти…

Да уж спать-то ты у нас больно мастер! —

“И вижу еще я, —

Речет сам не свой, —

Что плачет смолою

Дубок молодой.

Ветвями облапит

Как грудку-мне-стан,

И капит, и капит

Слезой на кафтан”.

– Нет, Царь Лебединый,

Не дуб, не смола:

То спесь-ее-льдина

Слезой изошла.