– Во имя Инанны приказываем тебе не двигаться дальше!

Это было слишком даже для Инанны. Я окаменел и со свистом втянул воздух. Во мне закипал гнев. Я заставил себя расслабиться и спокойно сказал:

– Ты меня знаешь, жрица?

Она спокойно встретилась со мной взглядом:

– Ты Гильгамеш, сын Лугальбанды, – сказала она.

– Так оно и есть. Я Гильгамеш, царь Урука, возвращаюсь из своего путешествия. Ты будешь с этим спорить?

Таким же размеренным тоном она сказала, словно ничего не хотела уступить в этом разговоре:

– Воистину, ты царь Урука.

– Тогда почему жрицы богини велели мне остановиться за городскими стенами? Я хотел бы войти в свой город. Я долго в нем не был, я жажду его увидеть.

Мы, как два фехтовальщика, проверяли друг друга пробными уколами.

– Богиня просила меня сказать тебе, что чувствует огромную радость по поводу твоего возвращения, – ответила она без малейшего признака радости в голосе, – и она потребовала, чтобы я отвела тебя в место очищения, которое мы воздвигли возле стен города.

Мои глаза широко раскрылись.

– Очищения? Что же, я стал нечистым?

Она учтиво мне ответила:

– В снах богиня следовала за твоими странствиями. Она знает, что темные духи оставили свой след в твоей душе, и она хотела бы, чтобы ты очистился, прежде чем войдешь в город. Это ее способ служить тебе, и это ее услуга.

Ты должен это знать.

– Ее доброта слишком велика.

– Это не вопрос доброты, о царь. Это вопрос здоровья твоей души, безопасности города и божественного равновесия и порядка в стране, которые необходимо поддерживать. Поэтому богиня по великой милости своей приказала провести эти обряды.

Ах, подумал я, великая ее милость и любовь! Я чуть было не рассмеялся.

Но я держал себя в руках. Ну что же, подумал я, я доиграю эту игру до конца. Самым вежливым и официальным тоном я сказал:

– Милость богини поистине безгранична. Если моя душа в опасности, ее необходимо очистить. Веди меня к месту очищения.

Когда я сошел с колесницы, Нинурта-мансум посмотрел на меня, и я увидел, как он нахмурился. Казалось бы, его не должно было касаться, что я отдаю себя в руки предателей – он был человеком Шулутулы, а не моим. И все же он пытался предостеречь меня. Я понял, что он из тех, кто умрет за меня, если придется. Ободряюще хлопнув его по плечу, я сказал, чтобы он распряг ослов и пустил их пастись, но не очень далеко. Затем я последовал за тремя жрицами Инанны к тентам и навесам, поставленным возле стен.

Очевидно было, что она готовилась к тому уже долгое время. Там был построен, собственно говоря, священный городок. Там стояло пять палаток.

Одна большая, с тростниковыми связками Инанны, водруженными перед палаткой на песке, и четыре палатки поменьше, в которых все разновидности священных предметов нашли себе место: жаровни, кадила, святые изображения, флажки и прочее. Когда я подошел ближе, жрицы начали петь, музыканты – бить в барабаны и играть на флейтах, храмовые танцоры кружили вокруг меня, соединив руки в хороводе. Я посмотрел на главную палатку. Сама Инанна может ждать меня там, подумал я, и вдруг в горле у меня пересохло, в животе похолодело. Чего я испугался? Нет, это был не страх. Это было ясное ощущение чего-то, что смыкалось вокруг меня. Как давно мы с ней последний раз встречались лицом к лицу? Какие перемены она устроила в это время за моей спиной в городе? Разумеется, сегодня она будет делать все, чтобы погубить меня.