Царедворцев тут же решил:

– Будем ходить в «Мартен»! Я узнавал: там настоящий писатель занятия ведёт. Немного позанимаемся и станем тоже настоящими: я – прозаиком, а ты – поэтом сатириком! – И они записались в литературную студию «Мартен» при Дворце культуры металлургов.

Почти одновременно с «Мартеном» Царедворцев и Борисов стали ходить и в секцию лёгкой атлетики при детско юношеской спортивной школе в спорткомплексе «Металлург». Дело в том, что Борисов на итоговом занятии по физкультуре пробежал километровую дистанцию только на тройку. И эта оценка перечеркнула все его усилия окончить год ударником.

– Как ты собираешься Родину защищать, если бегать не умеешь? – возмущался Царедворцев. – Нам через год в военкомате на учёт становиться, а ты километр одолел с трудом… А как же ты в армии с марш броском на три километра справишься? А на десять километров как побежишь?

– Чтобы стрелять по врагу, бегать вовсе необязательно… – попытался отговориться Борисов. – Пусть враги от нас бегают!

Но Царедворцев стоял на своём:

– Настоящий защитник всё должен уметь: и стрелять, и бегать, и прыгать, и подтягиваться! – И они стали два раза в неделю ходить на тренировки в спорткомплекс.

Как то так получилось, что и секцию, и литературную студию одновременно с ними стала посещать девочка из девятого класса соседней школы. Звали её Соня Голубкова.

Девочка – не лучше других: круглое лицо с веснушками, застенчивая улыбка, две косички вразлёт. Невысокого роста, крепкие ножки «козликом». В спортивной секции она занималась бегом с барьерами, а в литературную студию приносила свои первые сочинения, которые, как и вирши самого Борисова, стихами, в полном смысле этого слова, ещё назвать было нельзя. Так – неумело зарифмованные мысли, за которые всклокоченный и вечно навеселе руководитель студии Чуркин её мягко, но постоянно критиковал. И в спортивной секции Соня тоже была далеко не самой лучшей, выше третьего места на соревнованиях никогда не занимала…

И всё же именно с появлением Сони Голубковой на его горизонте с Борисовым стали происходить ранее небывалые вещи. Он, а это случилось уже в начале восьмого класса, вдруг ни с того ни с сего начал внимательно приглядываться к своему отражению в зеркале. Подолгу разглядывал себя, как будто раньше никогда не видел: от пушка, пробивающегося над верхней губой, до какого нибудь прыщика, вдруг и совсем некстати вскочившего на лбу… Собственное отражение Борисову совсем не нравилось!

А вот Соня ему нравилась всё больше и больше: и веснушки на носу, и улыбка, и ножки «козликом». Она же во все глаза глядела на Царедворцева – высокого, стройного и красивого. Прежде Борисов как то и не замечал, что его друг Коля выше на целых полголовы, что у него брови вразлёт, как у героя молодогвардейца Олега Кошевого, и улыбка, как у первого космонавта Юрия Гагарина, на которого Борисову так хотелось быть похожим.

Всё это было у Царедворцева: и рост, и брови, и улыбка. И ничего этого не было у него – Борисова… Конечно, он и прежде видел, что девочки из совета дружины, да и не из совета тоже, на Колю Царедворцева смотрят как то по особенному, проще говоря – заглядываются, но это обстоятельство его прежде совсем не беспокоило.

Да и теперь, возможно, Борисов пережил бы, что Соня не замечает его, если бы не стал свидетелем спора, который возник в раздевалке ДЮСШа между Колей Царедворцевым и Игорем Лапиным. Лапин был на два года старше их и занимался десятиборьем. Широкоплечий и плотный, с непомерно длинными руками и бычьей шеей, он смахивал на Квазимодо – страшилище, о котором Борисов недавно прочитал у Гюго, и обладал такой же недюжинной силой. Он всегда занимал первые места на областных соревнованиях по своему виду спорта, чем ужасно гордился и, быть может, поэтому считал себя неотразимым.