Гордон молчал все время, пока говорил Зорин, и украдкой наблюдал выражение лиц других стрельцов, которое не обещало ничего доброго.

— Чтоб пустить вас к Москве, на то указу нет, — сказал он, когда Зорин кончил, — выдайте заводчиков, которые ходили к Москве, и возвращайтесь в указанные места, и тогда великий государь простит вам ваши вины и жалование будет вам выдано все сполна.

Стрельцы заволновались. Не того ожидали они от Гордона.

— Мы сами пойдем к Москве! — кричали они.

— Какие у нас заводчики! Мы все заводчики!

Гордон стал уговаривать их. Никто его не слушал.

— Мы или умрем, или к Москве будем!

— Вас к Москве не пустят, — возражал Гордон.

— Разве все помрем, тогда в Москве не будем! — кричали ему.

— Посоветуйтесь между собою, — уговаривал Гордон старейших, — обдумайте дело по полкам.

— Мы все заодно! — был ответ.

— Одумайтесь, даю вам срок четверть часа.

Гордон отъехал в сторону, а стрельцы продолжали шуметь беспорядочно. Страсти разгорались все более и более. Никакой уступки! Гордон подъехал, чтобы заговорить снова, но его встретил рев голосов. Главное, что он разобрал, было:

— Убирайся, пока цел, а то живо зажмем рот!

Гордон отъехал ни с чем. Стрельцы не знали, торжествовать ли им, или ожидать более крутых мер.

— А что же лисья челобитная? — вспомнили некоторые. — Где Патрикеевна?

— Я здесь, — отозвался Зорин.

— Что ж ты лисье челобитье не подал?

— А не подал для того, что не немцу читать лисью грамоту: я отдам ее самому воеводе, пускай перед царским войском вычитают нашу правоту и тяготу.

— Верно… Може, тогда и не вступят с нами в бой.

От царского войска опять отделилась фигура всадника и стала спускаться с возвышения.

— Кажись, сам воевода… Ну крепись, братцы!

— Нету, этот помоложе. Кто бы это был?

— Это князь Кольцо — Мосальский: посадка княжья… Что-то он скажет?

Всадник приближался. Все узнали тучную фигуру Кольца. Не здороваясь ни с кем, он прямо крикнул:

— Что, одумались? Винитесь великому государю?

Опять выступил Зорин, держа в руке челобитную.

— Перед великим государем нашей вины нету, — отвечал он за всех.

— А это что у тебя? — спросил Мосальский, указывая на бумагу.

— Челобитье великому государю… Прими его, ваша княжья милость, и вычитай перед войском его царского величества.

И Зорин подал челобитную.

— Так вы не винитесь великому государю? — снова спросил Мосальский, не развертывая челобитной. — Не выдадите заводчиков, что к Москве ходили? Не идете в указанные места?

— В челобитье все прописано, — отвечал Зорин.

— В последний раз спрашиваю, — настаивал Мосальский, — выдадите заводчиков?

— Нет у нас заводчиков! — с запальчивостью отвечали из толпы.

— Напролом, братцы! Напролом!

Мосальский видел, что ему ничего не оставалось делать, как возвратиться к своему полку, а иначе он мог только раздражить непокорных своим присутствием.

— Так пусть Бог и великий государь рассудят нас, — сказал он и поворотил своего коня.