— Государь, государь! — торопливо шепчет Головкин, трогая спящего юношу — царя. — Государь!

— Ах, это ты, Дуня! — с досадой бормочет сонный.

— Государь, проснись!..

— Отстань, Авдотья, я спать хочу….

— Государь! Из Москвы гонцы… Плещеева стрельцы убили.

Петр поднялся с подушек. Глаза его смотрят безумно.

— Что? Что ты говоришь, Гаврило?

— На Москве бунт, государь… Плещеева убили… Стрельцы идут к Преображенскому… Надо хорониться, уходить отселе…

Тут только молодой царь понял, в чем дело. Как раненый зверь, он вскочил с постели.

— Га! Сестрица — змея!

Спавший у постели царя, в ногах, словно собачонка, карлик Хомяк, услышав шум, вскочил со своего ложа и заметался по комнате…

— Опять стрельцы… Господи!.. Сапоги государевы где? Кафтан… Владычица!

Но Петра уже не было в спальне. Растерявшиеся Головкин и карлик, схватив в охапку платье молодого царя, сапоги, шляпу, шпагу, опрометью бросились догонять его…

— Где государь? — наткнулись они в передней на ошеломленных Мельнова и Ладогина.

— Сейчас пробежал тутотка… Коня, говорит, коня!

— Ах, Господи! Что ж это будет!.. Должно, в конюшне…

Все четверо пустились на поиски. Царь действительно был в конюшне. Растерявшиеся со сна и неожиданности конюхи отвязывали любимого царского коня Арапа и не могли отвязать: руки не слушались… Конь храпел и пятился…

Другие лошади, испуганные нечаянной суматохой, стали биться в стойлах, ржать… Казалось, что это стрельцы подходят… Но Арап отвязан, и царь вихрем вылетел из конюшни. Повскакав на первых попавшихся под руку коней, Головкин, Хомяк и Мельнов пустились вслед за убегавшим…

И Головкин, и Хомяк были без шапок… У ворот метались обезумевшие от страха сторожа.

— Батюшки светы! Мертвец проскакал!

— В белом саване… и глаза огненны…

— Как петухи пропели, так он и сгинул…

— Куда? — задыхаясь и держась за гриву лошади, спрашивал Головкин.

— Прямо на кладбище, батюшка боярин.

— Прямо вон к лесу, там и сгинул… рассыпался…

Головкин понял, куда им скакать, в лес, он там…

— За мной! Не отставай! — И они понеслись к лесу.

— Государь! Это мы, остановись! — кричал Головкин, увидав издали мчавшееся в лес белое привидение.

В лесу беглеца настигли, остановили и одели. Ночь была свежая, а он ускакал в одном белье.

— Долго ли захворать! — ворчал Головкин, которого непокрытая голова чувствовала все невыгоды августовской ночи.

— Куда же мы поедем, Гаврило Иванович? — спросил Петр, все еще чувствуя внутреннюю дрожь.

— Вестимо, государь, к Сергию, — отвечал Головкин, — правду сказать, далеконько, да хорониться там можно без опаски… Поляки в смутное время и то поломали зубы о стены обители преподобного Сергия, а стрельцы себе и головы свернут там.

В это время прискакал другой стременной, Ладогин. Он просил позволения тоже следовать за царем, но Головкин отказал ему в этом.