Изменить размер шрифта - +
Автор интересуется здоровьем адресатов: «Госпожа кормилица, Марфа Афанасьевна, здравствуй на много лето»; или: «Марфа Афанасьевна, здравствуй, на веки. Пожалуй, прикажи к нам, если тебе от болезни», или: «Кормилица, здравствуй, я жив». Подавляющее большинство писем не датировано; последнее, 49-е по счету, отправлено из Киева, с пути из Жолквы в Москву, в феврале 1716 года. Но письма к кормилице и ее супругу примечательны тем, что отражают характер царевича: он был привязан к этим, надо полагать, добрым и сердечным людям, сохранял благодарность за ласку и добрые чувства, проявляемые ими и в его детские годы, и тогда, когда он стал взрослым. Об уважении царевича к Василию Ивановичу Колычеву свидетельствует незначительный на первый взгляд, но важный по существу факт: в одном из писем царевич запретил ему писаться уменьшительным, уничижительным именем: «Бог тебе простит, что написался Ваською, только впредь не делай сего».

Почти все лица, входившие в окружение царевича, носили особые прозвища, клички, смысл и происхождение которых не всегда понятны. Так, Алексей Нарышкин имел прозвище Сатана, другого, Василия, называли Благодетелем, третьего, Андрея, — Адамом, Ивана — Молохом. (Надо полагать, во всех этих случаях в кличках отразились какие-то черты характера.) Муж кормилицы царевича Василий Колычев именовался Жирондой, протопоп Алексей — Грачом (видимо, из-за некоторого сходства с птицей), подьячий Федор Эварлаков — Засыпкой.

 

 

Впоследствии помощник П. А. Толстого по Тайной канцелярии А. И. Ушаков попытался обнаружить в прозвищах членов «компании» конспиративную подоплеку: «…что теми званиями для закрытия писаны некоторых людей, которые в тех письмах подлинные имена и прозвища таили».

Но Ушаков в данном случае ошибался. Прозвища, скорее всего, имели бытовое значение. Члены «компании» и даже сам царевич крайне редко зашифровывали письма — мне известны лишь два таких случая. Подавляющее большинство писем не содержало тайной информации или тайных поручений. Наконец, еще одно противопоказание догадке Ушакова — царевич употреблял прозвища наряду с подлинными фамилиями. Так, 11 марта 1707 года, находясь в Жолкве, он велел пригласить на празднование дня Похвалы Богородицы Благодетеля, Михаила Григорьевича, Василия Ивановича, Федора Борисовича и Грача.

Вернемся, однако, к последовательному изложению событий в жизни царевича Алексея.

После разгрома шведов под Полтавой и изгнания армии Карла XII путь в Германию перестал быть опасным, и Петр решил реализовать давнюю мечту и отправить сына для обучения в Дрезден. Он приказал Алексею прибыть в корпус князя Меншикова, выдвинутый в Польшу для изгнания Станислава Лещинского. «Зоон! — писал Петр Алексею 23 октября 1709 года из Мариенвердена. — Объявляем вам, что по прибытии к вам господина князя Меншикова ехать в Дрезден, который вас туда отправит и кому с вами ехать, прикажет. Между тем приказываем вам, чтобы вы, будучи там, честно жили и прилежали больше учению, а именно языкам (которые уже учишь, немецкий и французский), так геометрии и фортификации, также отчасти и политических дел. А когда геометрию и фортификацию окончишь, отпиши к нам. За сим управи Бог путь ваш».

В дальний путь царевича сопровождали барон Гюйссен, Вяземский, а также князь Юрий Юрьевич Трубецкой и граф Иван Гаврилович Головкин — сыновья знатнейших вельмож из окружения Петра.

Меншиков как главный наставник царевича подписал особую промеморию — подобие инструкции для сопровождавших царевича персон, Трубецкого и Головкина:

«Понеже хотя уповаем, что их милости, яко честные и обученные господа, будучи при его высочестве — государе-царевиче, все то, еже что так к славе государственной, яко и ко особливому интересу его высочества подлежит, хранить и исполнять не оставят; однако ж по нашей должности последующими краткими пунктами подтверждаем:

1) Дабы приехав в указное место инкогнито, бытность свою там отправляли честно и обходились с тамошними людьми учтиво и себя содержали так, как от его царского величества наказано;

2) чтоб его высочество государь-царевич в наказанных ему науках всегда обретался, и между тем сверх того, что ему обучаться велено, на флоретах забавляться и танцовать по-французски учиться изволил;

3) дабы как между собою, так и с господином Гизеном имели доброе согласие и любовь и друг к другу надлежащее почтение, дабы чрез то вящшая честь и слава его царскому величеству происходить могла;

4) которые ефимки даны на расход и те, також и прочую казну, держать с запискою именно, понеже в том и впредь имеют дать отповедь».

Быстрый переход