Судя по наблюдениям современников, царевич оставался полностью безразличным к своей будущей супруге. У него «совершенно равнодушный вид, и он не выказывает никакого расположения к княжнам», — писал один из современников. Другой извещал своего корреспондента: царевича каждый раз за обедом «усаживали рядом с княжнами, но царевич все время смотрел в свою тарелку и не говорил с ними». О том, что и в окружении царевича были противники свадьбы (вспомним письмо герцога Антона Ульриха), мы уже говорили.

Сдержанное отношение к предстоящему браку отметила и еще одна современница. Она писала, что «когда царевич прочел в газетах, что скоро можно будет ожидать его бракосочетания с принцессой Вольфенбюттельской, то он очень рассердился и воскликнул, что ему об этом ничего не известно и что отец предоставил ему свободу выбора в женитьбе».

Что отец предоставил сыну «свободу выбора в женитьбе» — досужая выдумка. Алексей должен был подчиниться отцовской воле, так как хорошо знал о бесплодности сопротивления. Шарлотта тоже действовала в соответствии с желанием матери. Она писала ей: «Я с удовольствием подчинюсь в этом деле воле Божией, главным образом в надежде быть вам полезной, и если уже суждено совершиться этому делу, то я желала бы, чтобы оно случилось скорее для того, чтобы избавиться от бесконечных толков по этому поводу».

«Царевич изменился к лучшему в своих манерах, — убеждала Шарлотта мать. — Ко мне он был, как и в Карлсбаде, очень вежлив, а также его кавалеры». В ожидании свадебных торжеств невеста усердно занималась изучением латыни и итальянского.

Таким образом, предстоявший брак являлся не плодом любви будущих супругов, а результатом политического расчета их родителей. Алексей вынужден был подчиниться. И он, и невеста публично выказывали радость. Царевич испросил согласие на брак у польской королевы, а канцлер Г. И. Головкин отправился в Вольфенбюттель от имени царевича просить у родителей руки их дочери. Невеста будто бы пребывала на вершине блаженства. Она заверила родителей, что жених умен, владеет приличными манерами, что она «очень польщена честью, какую царевич и царь оказали ей своим выбором». Юная, не обогащенная жизненным опытом, она принимала внешнее обхождение за признаки уважения к себе. «Я крайне уверена, — писала она, — что он будет питать ко мне дружбу и уважение; если бы этого не случилось, я бы подумала, что он ко мне питает ненависть, а не любовь». Мать тоже «гордилась дочерью, удостоившейся столь великой чести».

Оформление брачного союза было совершено с необыкновенной поспешностью. Пока дамы занимались изготовлением нарядов, была завершена подготовка проекта брачного контракта, состоявшего из 47 пунктов. Он был подписан в польском местечке Яворове, в Галиции, 19 апреля 1711 года и с немецкой педантичностью предусматривал как важные, так и второстепенные условия проживания Шарлотты в России. Герцог обещал снабдить ее таким же приданым, как и старшую свою внучку Елисавету; кронпринцессе (так стали официально называть супругу наследника престола в русских документах) разрешалось исповедовать лютеранскую веру и иметь в месте своего пребывания для себя и окружавших ее лиц лютеранскую церковь; дети же, родившиеся в браке, должны были исповедовать православную веру. Супругам предписывалось относиться друг к другу «с подобающим уважением, с верностию и любовию». На содержание двора кронпринцессы царь обязался выдавать ежегодно по 100 тысяч талеров; кроме того, он брал на себя расходы по доставке ее имущества из Вольфенбюттеля в Петербург, а по окончании войны обязался увеличить расходы на содержание двора. Царевич обязался подарить супруге 25 тысяч талеров на приобретение украшений.