Костя поймал себя на том, что даже мысленно вместо слова «еда» употребил «снедь» и покачал головой - вконец обжился! Вот смешно будет, если временной катаклизм всех их обратно в двадцатый век выбросит. Ведь не приживется никто в родном мире, одичали…

    Пожалуй, вовремя они с женой развелись. Поначалу казалось, что взбрыкнула она по-глупому из-за его поездок на игрища и фестивали, спугалась, когда увидела, как ребенок меч отцовский начал по квартире за рукоять таскать. Наверное, отошла бы вскоре, назад вернулась… Теперь получалось - вовремя ушла. Слез и истерики не будет из-за его исчезновения, сынишка привык, что папа постоянно где-то далеко. Вовремя… Тридцать лет ему, а пропал - вроде и связей с миром никаких не оборвалось. Как был всегда мысленно в прошлом, так в нем и остался.

    Костя отошел к сумке, помеченной угольной полоской, извлек свой куяк, пластины которого были вырублены, страшно сказать - из донышек тефлоновых сковородок, полсотни которых было выброшено в мусорный контейнер возле Звездного рынка из-за облезшего покрытия. А что - прочные и легкие, ничем не хуже стальных! И в бою себя неплохо показали…

    Поверх доспеха перекинул через плечо перевязь с мечом. Смастерил он ее на прошлой неделе не ради меча, а ради сорока кармашков, нашитых на лицевой стороне. В кармашки были вложены патроны - бумажные свертки с порохом и жребием. Если стрельцы, несущие службу в Гдове, Копорье или Яме-городе больше пяти штук в берендейке не носили, то «шатуны», многие из которых прошли Чечню, а то и Афган, даже полсотни патронов считали слишком малым числом, норовя нашить карманы куда только можно.

    Кроме того, на пояс Костя повесил длинный узкий нож и легкий, грамм на сто, на кожаном ремешке, кистень - на всякий случай, если в бою меча лишится. Щитов «шатуны» более не носили - при использовании мушкетонов, добытых для них опричником, щиты стали скорее помехой, нежели защитой.

    Вооружившись, Росин стал убирать палатку. Поступил он так не по глупости, а специально, чтобы успеть попривыкнуть к тяжести на плечах, жить и действовать при доспехе с той же легкостью, что и без него. Дней пять у них еще есть, пообвыкнет.

    К тому времени, когда лагерь свернулся, овсяная каша с салом и вяленым мясом уже дошла до нужной кондиции. Воины позавтракали и двинулись вдоль берега дальше.

    От места их привала тропа приобрела уже весьма нахоженный вид, и заблудиться на ней было невозможно. Она повернула направо, обогнула густо заросший камышом залив, спустилась к воде, к узкому песчаному пляжу, потом поднялась наверх, и перед путниками открылся вид на деревню из трех домов. Жилье стояло между свежевспаханными полями и широкой прибрежной полосой, на которой лежали четыре полувытащенных на берег крутобоких баркаса, и еще два, отдыхающие поодаль кверху килем.

    -  Константин Алексеевич, - оглянулся на Росина опричник. - Погодь маленько. И ратников своих одержи.

    Вперед двинулись, ведя в поводу коней, только бояре - внушительный Евдоким Батов и его сыновья.

    -  Чего это он? - не понял Игорь Картышев, скидывая на землю рюкзак. - Засады боится?

    -  Опрятный ты слишком, - это высказался остановившийся рядом худощавый Сережа Малохин и сел рядом с тропой, откинувшись на своего «Ермака». - Давно в зеркало смотрелся?

    -  Неделю назад. А что?

    -  А то, что ты, не в обиду будет сказано, ведешь себя, как истинный офицер.