– А куда деваться, Алексей Иванович, – Шафиров вздохнул. – Ежели не буду привечать и взятки давать-таки немеряные, то мы тут до зимы проторчим, пока диван решит с нами встретиться. А нам нельзя до зимы. Государь один месяц дал, пока Астрахань в спешном порядке укрепляется. Нам ведь главное, чтобы султан от крымчаков отрекся. Потому и ты здесь, как прямой укор. Вы-то ему верой и правдою служили, а вас вот так на ножи. Государь в своем праве за единоверцев вступиться, – Шафиров протер платком потеющую на стоящей жаре шею. – Да и еще кое-что велел государь дивану, а через него султану передать, но это секретно, не взыщи. Это я только там выскажу.

– А ты уверен, что вот такие эфенди передадут твои слова султану? – Кранько поморщился. Он достаточно знал местные обычаи, чтобы понимать, что Шафиров прав, золотом раскидываясь, но вот на порядочность дивана рассчитывать было нельзя.

– Нет, конечно, – Шафиров фыркнул. – Вот только, султан будет слушать, сидя за решеткой, все, что будет сказано, – он мотнул головой. – Во всяком случае, государь уверен в этом.

– Ну, дай Бог, Петр Павлович, дай Бог, – и Кранько вышел из кабинета посла, имеющего яркий восточный колорит, молясь про себя, чтобы все получилось так, как задумал государь Петр Алексеевич. Вот тогда он с крымчаками повоюет, а ежели и погибнет, то хоть душу отведет напоследок, верша месть праведную за братьев своих.

* * *

Бенджамин Франклин закончил свою весьма насыщенную различными эпитетами речь, которую произносил во время открытия своего детища – Пенсильванской библиотеки здесь в Филадельфии, где он трудился и жил вот уже несколько лет. В своей речи он не смог не упомянуть о том, что было бы намного лучше не зависеть от настроений и нужд метрополии, и что, по его мнению, очень важно создать федерацию колоний, собрав все тринадцать колоний воедино. И, выбрав по нескольку депутатов от каждой колонии, основать конгресс. Его речь была принята овациями, и он раскланялся, весьма довольный собой.

– Браво, мистер Франклин, это было весьма… да… весьма. Я просто проникся каждым словом, сказанным сегодня, – к нему подошел высокий темноволосый и темноглазый господин. Что характерно, господин не носил парика, и это выглядело немного странно, учитывая, что мода на парики пока что никуда не делась. Франклин внимательно посмотрел на этого господина. Тот говорил с явным акцентом, но он никак не мог понять с каким именно.

– Вы не хотите представиться, мистер… – Франклин остановился, позволяя незнакомцу назвать себя.

– Головин. Граф Николай Головин к вашим услугам, мистер Франклин, – граф легко поклонился, а Франклин снова начал его рассматривать, теперь уже с легким удивлением, потому что подобная простота в одеянии у целого графа вызывала в его понимании некий диссонанс.

– Вы не похожи на графа, мистер Головин, – медленно проговорил Франклин.

– Ах, вы об этом, – Николай Федорович провел рукой вдоль своего тела и усмехнулся. – Просто мой государь Петр Алексеевич настроен категорически против различных излишеств. Вот мы и стараемся его не слишком сильно раздражать.

– И что же привело вас, ваше сиятельство, сюда, так далеко от дома? Ведь ваш дом, полагаю, находится в России?

– Всего лишь небольшое поручение государя, – махнул рукой Головин. – Ничего интересного, какие-то образцы почв для Московского университета. Но ваша сегодняшняя речь… Я так понимаю, вы не в курсе того, что готовит вам Лондон?

– Я не слишком понимаю, о чем вы сейчас говорите? – осторожно отметил Франклин, пытаясь сообразить, зачем университету образцы почв английских колоний.