Я подошел к лошади и вытащил из седельной кобуры крупнокалиберный пистолет, тот, что отобрал у Мити в его бытность разбойником.

    -  Вы это, право, что, серьезно? - испугался барин, а сам больной, сквозь прикрытые веки наблюдал за моими действиями.

    -  Серьезней некуда. Попа будете звать его соборовать, или уж потом пускай сразу отпоет?

    -  У нас здесь нет церкви, нужно посылать в город, - добросовестно проинформировал помещик.

    -  Так долго я ждать не смогу, у моей лошади подкова оторвалась. Придется взять грех на душу.

    Пахом никак не реагировал на мой розыгрыш и продолжал насмешливо усмехаться. Тогда я пошел дальше, чем простая угроза. Взвел курок и сказал:

    -  Во имя отца, сына и святого духа. Покойся, Пахом, с миром. Аминь.

    После чего начал целиться несчастному кузнецу в голову. Однако мужик оказался крепок и не сдавался, хотя и начал немного трусить.

    -  Ты малый, того, не шуткуй так! - наконец не выдержав, сказал он, полностью открывая глаза.

    -  А я и не шуткую, - серьезно сказал я и выстрелил.

    -  Ааааа! - взвыл оглушенный и ослепленный выстрелом кузнец, вскочил и бросился бежать в кузницу. - Убили, люди добрые! Убил ирод проклятый!

    -  Вы, вы, вы! - затараторил помещик, а я сокрушенно покачал головой.

    -  Надо же, с двух шагов промазал! Ничего, сейчас перезаряжу и добью.

    -  Пахомушка! - опять закричал барин и бросился в кузницу за своим больным мастером.

    Я, перезаряжая на ходу пистолет, пошел за ним следом.

    -  Не надо! - закричали разом два голоса, как только я вошел под закопченные своды мастерской.

    -  Никак выздоровел? - удивился я.

    -  Здоров я, барин, прошла спина! Не стреляй, Богом молю! - поклялся проснувшийся, наконец, кузнец, выглядывая из-за спины барина.

    Самоотверженный же помещик своим тщедушным телом закрывал крепостного и умоляюще смотрел на меня.

    -  И веялку починишь?

    -  Починю, Богом клянусь!

    -  И лошадь мне перекуешь?

    -  Перекую, Богом клянусь!

    -  И колбасить больше не будешь?

    -  Не буду! Колбасу в рот до самой смерти не возьму! Богом клянусь! - заодно пообещал Пахом.

    Таким образом, конфликт благополучно разрешился к общему удовольствию. Барин, икая от страха и глядя на меня мутным взглядом, поспешно ретировался. Пахом, забыв все свои болезни, срочно разжигал и раздувал горн, я стоял на страже с пистолетом в руке, чтобы не дать ему возможность даже и помыслить о какой-нибудь пакости.

    Под присмотром кузнец работал споро и так расчувствовался, что не только поменял оторвавшуюся подкову, но на всякий случай перековал и все остальные.

    Кончил он уже в сумерках. Я расплатился с ним за работу и вскоре уже въезжал в нашу уездную столицу. Здесь все было по-старому, только листва на деревьях поредела и сделалась грубой и темной.

    Остановиться я собирался по старой памяти у «нашего» крепостного крестьянина, отпущенного на оброк. Фрол Исаевич Котомкин держал в Троицке единственную на весь город портняжную мастерскую, шил плохо, но без конкуренции преуспевал.

    Ворота портновского дома были заперты по случаю вечернего времени, и я долго стучался, пока не вышла хозяйка.