|
Спрашиваю: «Ну, господин хороший, сделаете революцию, и чем вы заниматься будете?» Мужичок прямо опешил от неожиданного вопроса, сразу видно — ни разу себе его не ставил. Все же отвечает: «Как — чем? Я лудильщик, у меня клиент постоянный, потому как уважают. После революции буду лудить, только двух-трех помощников бы взять — заказов много». Вы поняли? Революция ему нужна, чтобы больше кастрюль лудить! И так почти каждому, идущему с толпой. Истинно народная свобода — блеф, народу не свобода нужна — мечта, сладкая, приятная, с которой он будет вечером засыпать, а утром просыпаться. Народ живет мечтой. Дайте ему мечту — и он за вами пойдет хоть на край света.
Соколов повернул голову к Джунковскому: — А как моя просьба — посетить государя? Джунковский глубоко вздохнул: — Керенский нашел ее неуместной. — Этого надо было ждать. — Керенский не слушал моих доводов. Он вообще не умеет слушать. Он, как настоящий актер, предпочитает сам говорить, говорить… Соколов не выглядел раздосадованным. — Я давно заметил: глупый от умного тем отличается, что не умеет слушать. И я на разрешение Керенского не шибко рассчитывал. Надо что-то другое придумать. Горький согласно кивнул: — Можно полюбопытствовать, о чем вы, Владимир Федорович, просили Керенского? Джунковский замялся, решил перевести разговор на другую тему: — Керенский легкостью мыслей напомнил мне бессмертного Ивана Александровича Хлестакова…
Счастливая мысль
Соколов вдруг интуитивно понял: Горький как раз тот, кто может содействовать его замыслу. И он прямо сказал: — Алексей Максимович! Мне хочется встретиться с государем. Мне нужен к нему пропуск. — Однако! — Горький покачал головой. Ему было приятно, что такой бесстрашный и искушенный в боевых делах человек, как Соколов, обращается за помощью к нему, глубоко штатскому. Горький ничего больше не сказал, лишь пил большими глотками вино. На столе уже стояли пустые бутылки.
Застолье продолжалось. Горький с аппетитом ел и жадно пил вино. Вдруг он остановил взгляд зеленых зорких глаз на Соколове: — У меня родилась идея. Она как раз подходит под ваш характер, который словно создан для авантюрных и опасных приключений. Я постараюсь вам помочь. Но это случится только в том случае, если вы мне обещаете не причинять вреда ни государю, ни его близким. Я не монархист, тем более я не поклонник Николая Александровича. Но я не желаю над ним насилия, а многие, в том числе Керенский, нынче твердят о необходимости суда над бывшим царем. Соколов положил руку на сердце: — Обещаю, Алексей Максимович, — я не буду действовать во вред государю и его семье. — Думаю, вам поможет полковник Александр Дмитриевич Носов. — Начальник фельдъегерского корпуса? Горький раскурил папиросу, и ароматный дым поплыл по гостиной. Он с усмешкой произнес: — Носов был начальником корпуса много лет. Вчера приехал ко мне, лица на нем нет, почернел от горя. Спрашиваю: «Что произошло?» Отвечает: «Керенский только что освободил меня от должности и сразу же вручил предписание: явиться в штаб Юго-Западного фронта не позже пятнадцатого июня». Носов стал просить заступничества, да я с Керенским не общаюсь. — И за какие провинности? — спросил Соколов. — Причина банальна: Носов недоволен новыми порядками. И он имел неосторожность высказать неудовольствие Керенскому. Это и стало причиной отправки Носова на фронт. Так вы, граф, знакомы с этим героем? — Едва-едва, только шапочно. |
