И мы подчинились доктору.

Утром, проглотив чашку чая, я сразу же поспешил к Заболотному. Дверь мне отворил Сеня, выдал очередную чушь, что барин-де дрыхнет, а её Величество парится в ванной, с кошками.

— Сеня, ты когда дурака валять перестанешь? — спросил я.

— А никогда. Так жить интересней, — ответил он. — Что я у себя в Лысых Горах видел? Одни морды пьяные вокруг. Тут те же морды, но пейзаж другой, интерьер.

— Мишаня на тебя скоро ливрею нацепит. Ты бы хоть с Павла пример брал.

— А ты сам-то на него равняешься?

— Допустим.

— Ну и зря. Он проиграет.

— В чём? В какую такую игру?

— Которая «скачки» называется. Эта лошадка надорвется, не дотянет до финиша. Слишком многих на себе везет.

— А ты, значит, в другую колесницу перебрался?

— Тебе какое дело? Мне выжить надо, понял? Выжить любой ценой и самому править. А на ливрею плевать, хоть в костюм мертвеца наряди, только не закапывай. Сейчас всех закапывают, ясно?

— Ну тебя! — вырвалось у меня со злостью.

— И тебя туда же! — тотчас же отозвался Сеня. Потом гордо прошествовал по коридору.

Я влетел в комнату к Заболотному, начал его будить. Он не сразу очухался, спросонья не узнал меня.

— Ты куда вчера делся? — спросил я.

— А-а?.. Ты. Испугался я. Когда труп Игнатова увидел, сбежал. Думал, что и меня — следующим.

— Тебя-то с какой стати?

— А много знаю. В курсе всех его делишек.

— Чьих делишек, кого?

— Бориса. Львовича, разумеется, — хладнокровно ответил Мишаня. — Это ведь он Игнатова «заказал», можешь не сомневаться.

— Да ты в своем уме ли?

— В своем, в своем. Полгода возле корабля вился.

Я опустился на кровать и задумался. Уже тогда у меня начала зреть мысль о мести. Не только за смерть Игнатова, но и за моего отца, за мать, за Женю. Такие люди, как Борис Львович, не имеют права на существование. Они всё берут, а главное — к душе тянутся. Я буду ему судьей.

Заболотный начал одеваться и всё причитал:

— Бежать надо, бежать… Спрятаться где-то…

— Ты серьезно его боишься? — спросил я.

— А то! Нет, я лучше в каком-нибудь подмосковном санатории перекантуюсь. Бережного Бог бережет. Княгинюшку пока на Сеню оставлю.

— Не забыл, что нам сегодня еще по конторам ездить?

— Извини, брат, теперь не могу. Каждая минута дорога.

Заболотный впопыхах надел разные ботинки, потом плюнул, переобулся, вылил себе на голову полфлакона духов. Я почему-то подозревал, что причина его поспешного бегства кроется совсем в другом. Даже если он прав в отношении Бориса Львовича.

— Ну и черт с тобой! — сказал я, направляясь к двери.

— Со мной, со мной! — услышал в ответ его очередное ёрничанье.

Поездки по похоронным делам заняли у меня полдня. Домой я вернулся в шестом часу вечера. Женя была в квартире одна, доктор Фицгерберт ушел на рынок за продуктами. Делал закупки к завтрашним поминкам.

— Тебе несколько раз Даша звонила, — сказала сестра. — Очень взволнованный голос. Что у тебя с этой девушкой?

— Сам не пойму — что, — признался я. — Всё как-то запуталось.

— Ты любишь её?

— Люблю.

Сестра лишь молча покачала головой и ушла в свою комнату.