|
Реакция у старика оказалась не хуже, чем у Виталика. Выдернув одну из звездочек, застрявших в посохе, он внимательно изучил ее. — Добрый кузнец ковал. Росича работа. Чистый булат. Ладно, потолкуем. Старик воткнул посох в землю, жестом пригласил Виталика подсесть к костру. — Ну, слава богу, хоть до чего-то договорились. — Богу молишься. Это тоже хорошо. — Ну, не такой уж ярый богомолец я, — честно признался сплетник, садясь напротив старца, — но святые отцы мной довольны. — И чем же они довольны? — Помощь им в делах православных оказываю. Библии вот скоро печатать им начну. — Библия — это хорошо. Ежели не врешь, мы с тобой договоримся. — Может, и договоримся, если мозги мне канифолить прекратишь. Витязь-богомолец. Как же! Я кинушки про былинных богатырей смотрел. Витязей таким приемам боя не обучают. Им ума хватает только быку промеж рогов кулаком садануть да мечом-дуроломом размахивать. А от тебя за километр спецназом тянет. Уверен, ты такой же попаданец, как и я. — Насчет попаданца не знаю. Не попал я еще куда надобно. А насчет витязей… Откель знаешь, как витязей готовят, если сам не витязь? — Ладно, уел. Возразить нечего. — А мне есть. Вижу теперь, что наш ты. Только вот не пойму, за что тебя из витязей изгнали. — Никто меня не изгонял. Отслужил два года, как положено, и на дембель. — Опять слово нерусское. Что такое дембель? — О! Дембель — это счастье! Отслужил положенное и после трудов ратных на свободу с чистой совестью. — Видать, героическое что-то совершил, раз тебя так рано отпустили. Старец извлек из своей котомки деревянную ложку, краюху хлеба, разломил ее на две части и протянул один ломоть Виталику вместе с ложкой. Сплетник кивком головы поблагодарил старца, зачерпнул из котелка каши и, держа ложку над ломтем, чтоб ни одна капля не упала на землю, поднес ее ко рту. — Благодарствую, знатная трапеза, — одобрил юноша, возвращая ложку хозяину. — Точно наш, — окончательно успокоился старец, внимательно наблюдавший за приемом пищи сплетника. — Ну и кто ты есть, росич? — Хочешь верь, хочешь не верь, но совсем недавно правой рукой царя Гордона числился. — Ой ли? А не молод ты, отрок, для таких чинов? — пришла очередь старцу запускать ложку в котелок. — Может, и молод, да царь-батюшка уж больно на этом настаивал. Сначала царским сплетником назначил, а потом, зараза, таким боярством наградил, что волосы дыбом встали. Сплошной геморрой, а не боярство. — Царский сплетник? — вскинул брови старец. — Наслышан о тебе, наслышан. — Когда успел? Я возле Гордона всего второй месяц отираюсь. — Гм… «отираюсь». О таких витязях, как ты, слухи далеко идут. И что заставило тебя посередь ночи из Великореченска в лес бежать? — Дела, отец. Очень срочные дела, — тяжко вздохнул Виталик. — Гадское дело эта политика. Подставили меня сегодня капитально. Так круто подставили, что я уже на вышак тяну. — Вышак… — пожевал губами дед. — Это высшая должность, что ли? — Еще какая, только я на нее не претендую. — Что так? — Веревочный галстук шею сильно трет, — хмыкнул юноша, поднимаясь. — Спасибо тебе, отец, за хлеб за соль, но мне пора. — До встречи, царский сплетник, — кивнул старик. — Думаю, мы с тобой еще свидимся. — Все может быть. — Виталик возобновил свой путь к вокзалу, но на окраине поляны притормозил. |
