И он молчал, готовый повиноваться.

    -  Что же вы стоите? - тихо спросила женщина.

    Не отвечая, он преклонил колено.

    Она смотрела на него с непонятной улыбкой. Несколько раз она вздыхала так, словно пыталась заговорить, но не решалась, а после спросила совсем не то, что хотела:

    -  Как ваше имя, мой сеньор?

    -  Меня зовут Ги де Лузиньян, моя госпожа, - ответил он.

    Она тряхнула рукавами, и на склоненную голову Ги обильным дождем посыпались бледно-лиловые, белые и розоватые лепестки. Он только моргал, пытаясь сообразить, как ему быть дальше, а женщина с серьезным видом наблюдала за ним, точно совершала нечто значительное.

    Вместе с лепестками пришла музыка. Она звучала откуда-то, как показалось Ги, из-за монастырской ограды: еле слышный звук виолы, голос одинокий, плачущий, почти человеческий.

    Ги встал, закрыл глаза и протянул руки. Его пальцы коснулись женской щеки, а затем схватили пустоту. Женщина чуть качнулась назад. Он торопливо открыл глаза. Нет, она не исчезла - стояла рядом, и теперь в углах ее рта показались ямочки.

    Музыка в саду стала громче. К ней присоединился внезапный птичий хор, как будто где-то разом открыли несколько клеток. Ги очень удивился бы, узнав, что так оно и случилось: его брат, коварный Эмерик, заранее купил десяток и поручил своим людям в урочный миг распахнуть дверцы. Птичье ликование пронеслось по саду летучей стайкой, а затем скрылось в мертвой долине - там, где когда-нибудь свершится Страшный Суд.

    Женщина сказала:

    -  Вам нравится мое платье, мой сеньор?

    -  Очень, - не задумываясь ответил Ги.

    -  Оно принадлежало моей бабке, - похвалилась она.

    -  У вас была красивая бабка, моя госпожа, - сказал Ги, уже не заботясь о том, что он говорит. Птицы подали ему наилучший пример, которому он решил последовать.