— О! Извините меня, — вскричала госпожа д'Амброн, сама поправляясь и даже не слыхав возгласа маркизы, извините меня, сударыня, но я видела вас, когда вы были так малы.

Цецилия подала ей руку.

— Но вас было трое? — спросила госпожа д'Амброн, осматриваясь и как бы ища баронессу.

— Увы! — тихо сказала Цецилия.

— Да, да, — продолжала госпожа д'Амброн, понимая очень хорошо, что значило это печальное восклицание девушки, — да, тяжелая вещь эмиграция, многих я провожала отсюда и не увижу их возвращения. Надо утешиться, сударыня, Бог знает, зачем Он нас испытывает, и вы знаете, Он посылает несчастья только Своим избранным.

— Перестанем говорить о таких вещах, — сказала маркиза, — я очень чувствительна, и мне тяжело вспоминать об этом.

— Простите меня, маркиза, — сказала добрая хозяйка, — но я хотела только показать барышне, что я помню пребывание их в моем отеле. Теперь, если маркизе угодно будет сказать мне причину, для которой она призвала меня…

— Это не я, милая моя, призвала вас сюда, а моя внучка. Цецилия, объясняйтесь же с нею.

— Итак, если вам, сударыня, угодно…

— Я вас просила прийти сюда, добрейшая госпожа д'Амброн, для того, во-первых, чтобы поблагодарить вас от всего сердца, потому что услуга, вами оказанная, может быть оплачена только вечной благодарностью; попросить вас, не дадите ли вы мне кого завтра утром, чтобы проводить меня на берег моря, к тому самому месту, с которого, скоро тому двенадцать лет, мы отправились в Англию; если только бабушка позволит мне совершить это путешествие, — продолжала Цецилия, обращаясь к маркизе.

— Конечно, — отвечала госпожа де ла Рош-Берто, — если, впрочем, госпожа д'Амброн даст тебе в проводники кого-нибудь, кому можно бы доверить тебя. Я предложила бы тебе взять Аспазию, но ты знаешь, я не могу обойтись без нее, особенно утром.

— Я пойду сама, маркиза, я пойду сама, — вскричала госпожа д'Амброн, — я очень буду рада служить вам проводником, сударыня, и так как Бог позволил мне быть с вами, когда вы уезжали, если вам, сударыня, угодно будет знать какие-нибудь подробности, уж, конечно, я лучше, нежели кто-нибудь, буду в состоянии удовлетворить ваше желание.

— А мне, маркиза, — сказал Генрих, с большим участием присутствовавший при этой сцене, — позволите ли вы мне идти вместе с вами?

— Я не вижу никакого к тому препятствия, Генрих, — отвечала маркиза, — и так как вы любите живописные воспоминания, ступайте, дети мои, ступайте. Госпожа д'Амброн, я вам препоручаю их, смотрите за ними.

Госпожа д'Амброн отвечала утвердительным знаком. Условились идти на другой день утром, и все разошлись по своим комнатам.

Сладкую и спокойную ночь провели и Генрих и Цецилия; они расстались в одиннадцать часов вечера и должны были увидеться на другой день в восемь часов утра. Для них, видевшихся в Англии едва ли раз в неделю, и то при свидетелях, это было большой переменой. Они будут видеться каждый день; и если они и не будут одни, по крайней мере, они пойдут рука в руку; встретятся трудные дороги, где Генриху можно будет подать руку Цецилии; другие, еще труднее, где он будет поддерживать ее; одним словом, эта прогулка для них, а особенно для молодого человека, была большим праздником.

И потому в шесть часов он был уже совсем готов, не понимая, как время могло идти так медленно; он сердился на все часы Франции за то, что они так безбожно отставали от английских; он сердился на свои часы, которые до тех пор шли удивительно верно и теперь испортились во время переезда.