— Дело закончилось достаточно быстро, — стоя в глубоких сумерках перед штабными, бодро докладывал я, — с подходом драгун на выстрелы и без особой крови с нашей стороны. Пятеро погибших, одиннадцать раненых. Трое тяжело. Почти полсотни татар кончили во время приступов. Считаю своим долгом рекомендовать геройски погибшего поручика Зотова для награждения.

— Посмертно ордена не вручают, — без насмешки, но в очередной раз тыкая меня носом в непозволительную глупость, отрезал Ласси.

Видимо, это советские заморочки. Я точно помню, в Великую Отечественную давали именно погибшим задним числом. Кстати, не такой уж плохой обычай. Отметить реальный подвиг и дать семье утешение хоть минимальное, и гордость за сына тоже не лишняя. Долг мой бывший гвардейский знакомый выполнил полностью и честь не замарал. Сказать о том я был обязан.

— Заменить командира роты в бою, — сказал генерал-фельдмаршал задумчивым тоном, — похвально и хорошо характеризует. Здесь, — небрежный жест, — ваши силы тратятся недостаточно. Надо бы найти нечто по плечу.

В свете керосиновой лампы на столе лицо его я видел достаточно ясно, в отличие от свиты, прячущейся в тенях. Не ехидничает, вполне серьезен. В свое время мне доброжелатели поведали грустную историю поедания Меншиковым иностранных военных специалистов. Нет, сам по себе царский фаворит был храбр, умен и натурально лазил со шпагой на стены чужих городов, а также командовал крупными подразделениями. Была у него притом маленькая неприятная особенность.

Не любил Алексашка делить благорасположение царя с кем бы то ни было и старался немедленно применить контрмеры к особам, которые на этом поприще начинали добиваться заметных успехов. Проще говоря, пристально следил за успехами других и любого облагодетельствованного царем чинами и доверием принимался усиленно топить, применяя самые отвратительные способы и не упуская прямую клевету. Мой несостоявшийся тесть тот еще перец был.

Российские аристократы обычно принимали его поведение на манер должного и не пытались переходить дорогу, иногда прямо лизоблюдствуя. Другое дело иностранцы. Как говорил на суде, спровоцированном Меншиковым, один из них, Гольц: «Два года вовсе не получал жалованья, что, по совести, не знает за собой никакой вины, что распоряжения свои всегда делал письменно, что все эти распоряжения он сохранил и что ему теперь интересно будет услыхать, в чем можно обвинять его…»

Ничего, начальник сказал «надо», и устроили трибунал. Был признан невиновным, однако и должен был быть все же виноват, поскольку фаворит желал именно этого, и отрешили от должностей, к счастью не кинув в темницу, где бы и сгнил. Гольц плюнул на заработанные, но не полученные деньги, и без необходимых документов тайком покинул страну, где его так оригинально отблагодарили за помощь в военных действиях.

Конечно, назвать его военным гением не решились бы и близкие друзья. Он вполне соответствовал своему уровню генерал-майора. В европейских армиях таких рабочих лошадок можно насчитать не один десяток. Только российская нищета на профессиональные кадры вознесла в фельдмаршалы. Тем не менее история со скандальным судилищем над бароном получила большую известность в Европе, в очередной раз пачкая светлое лицо Российской империи, лично Петра и его окружение.

Но это все же разборки между почти равными за милость монаршую. Какие претензии к скромному Ломоносову, подменившему поручика на краткий срок, я в принципе не понимаю.