Ребёнок осмотрелся и недовольно сообщил:

— Они заросли. Тут всё в траве.

— Ничего, милая, мы всё исправим. Но сначала… просо подожди тут. — Я зашагал к входной двери.

Стучать не стал, прислушиваясь. Ни звука.

Заглянул в окно — в доме царил бардак. Дёрнул ручку двери — заперта.

Не спеша обошёл домик. На заднем дворе дверь оказалась открыта. Точнее её просто не было — лежала рядом на траве.

Как грубо. Некультурно. Придётся сломать кому-то палец за порчу имущества.

Вошёл внутрь.

На кушетке в зале в грязных кроссовках и с бутылкой на пузе храпел здоровый волосатый мучачос. На бедре пристёгнут револьвер. На полу стреляные гильзы. На потолке умельцами приклеена мишень для дартса. Даже навеяла воспоминания.

Мишень была расстреляна в лохмотья, как и потолок. Придётся делать навесные потолки.

Второй сломанный палец кому-то обеспечен.

Я подошёл, забрал кольт. Храп продолжался, обладатель храпа попутно жутко испортил воздух.

Пару секунд раздумывал над дальнейшей жизнью мучачоса, плюнул и поднялся по лестнице наверх. Здесь дело обстояло посложнее. Двое мужичков с сеточками на головах спали под одним одеялом. Боятся попортить причёски.

О, Господи, эту комнату придётся дезинфицировать.

Прошёл по коридору дальше, достигнув комнаты с зажженным светом. За трюмо сидела взлохмаченная, потрёпанная жизнью чернявая женщина. Тушь стекала по лицу вместе с потоками слёз. Коврик у трюмо усеяли шприцы. Дрожащие пальцы возились с бумажками, правили на столе белые дорожки.

Дорожки смерти.

Нет, если бы взлом, пьянство и даже гомосеков я бы ещё простил, насмотрелся на невольно «оголубевших» в зоне, а вот наркоманов в доме — увольте, господа.

Я вырос у неё за спиной, взял за тонкую шею. Мутные глаза поймали мой взгляд в отражении. Тупая ухмылка исказила довольно милое лицо. Она была под дозой и ничего не понимала.

Что ж, так даже лучше.

Хруст и белёсое тело свалилось на пол. Её исколотые руки с синюшными пятнами раскинулись, освободившись от плена нервов и ломки.

Я проверил револьвер — шесть пуль. В самый раз.

Больше не сомневался. Пытался уйти от стези убийцы, но, уходя, раз за разом, позволял проблемам плодиться. А их надо решать. На мессию не тяну, но делаю то, что должен. Судья мне Бог. И он завёл меня в этот дом. Он дал мне выбор: отступить или действовать. Я не отступаю.

Подхватил с пуфика подушку и пробрался в осквернённую мужеложцами спальню. Подушка придавило дуло. Хлопок, тут же другой. Лестница вновь принесла на первый этаж. Мучачос тревожно всхрапнул, очередной раз испортив воздух.

Подушка, хлопок.

Периферия зрения зацепилась за дверь в подвал. Спустился, зажёг свет и чуть не взвыл:

— Господи, да когда всё это кончиться?!

В подвале стояло семь ящиков разной длины и вместимости. Два пустых, два с бутылками и три с оружием. На небольшом столике стояли сверхточные электронные весы и лежали пару пакетов с белым порошком. Не стал даже пробовать на вкус, ощущая холод на дёснах.

Поднял голову к потолку, рыча:

— Почему именно мой дом — притон? Это мой дом! Что за шваль расплодилась на моей частной собственности? Боже, ты же знаешь моё отношение к наркотикам и наркоманам.

Я продышался. Взгляд зацепился за лопату.

— Придётся поработать экскаватором, — снова обронил сам себе.

Поднялся из подвала и замер в зале. Оксана стояла перед простреленным мучачосом и молчала.

Услышав меня, девочка, не поворачиваясь, обронила:

— А в этой стране тоже война?

Ну вот, ещё и ребёнка втянул.