Наемники и их предводители вели войну без правил, не считаясь ни с божескими, ни с человеческими законами, не останавливаясь перед самыми страшными злодеяниями, актами вандализма и про. явлениями крайней жестокости. Право сильного было их подлинным нравственным кредо. Во время так называемой Священной войны (355—345 гг. до н. э.) тираны Филомел и Ономарх, возглавлявшие союз фокейских полисов, захватили колоссальные сокровища дельфийского храма Аполлона (их общая стоимость составляла около 10 000 талантов) и на эти деньги навербовали наемную армию, насчитывавшую около 20 000 солдат. Ни одно другое греческое государство в те времена не могло позволить себе такую роскошь. Благодаря этой акции, глубоко потрясшей все греческое общество, маленькая Фокида превратилась в настоящее разбойничье гнездо и в течение нескольких лет, пока шла война, держала в страхе всех своих соседей. Лишь вмешательство македонского царя Филиппа II положило предел этому ужасающему беззаконию: Дельфы были наконец освобождены, а захватившие их святотатцы понесли достойное наказание. Источники, по которым мы восстанавливаем теперь политическую историю Греции этого смутного времени, буквально пестрят упоминаниями об актах самой бесчеловечной жестокости по отношению к побежденному противнику. Снова, как когда-то в гомеровское время, входит в обычай предание огню и мечу взятых штурмом вражеских городов. При этом взрослые мужчины, как правило, истреблялись все до одного, а женщин и детей продавали в рабство. Греки называли эту страшную процедуру «άδραποδισμός» (от «άνδράποδον» — «военнопленный», «раб», или букв, «человеконогое»). Более других «прославили» свои имена деяниями такого рода македонские монархи Филипп II и его сын Александр. Первый стер с лица земли в 348 г. до н. э. уже известный нам город Олинф на полуострове Халкидика и продал его жителей в рабство. Второй двенадцатью годами позже (вскоре после своего вступления на престол) аналогичным образом обошелся с одним из древнейших городов Греции Фивами Беотийскими. Однако и сами греки вели себя немногим лучше, чем правители полуварварской Македонии. Еще в годы Пелопоннесской войны спартанцы учинили жестокую расправу над гражданами небольшого беотийского городка Платеи, взятого ими после долгой осады (427 г. до н. э.). Просвещенные свободолюбивые афиняне запятнали себя подобным же преступлением во время захвата ими острова Мелоса (416 г. до н. э.). В дальнейшем их примеру не раз следовали и другие греческие государства.

Было бы несправедливо списывать все ужасы и беззакония, творившиеся в Греции во времена Пелопоннесской войны и следующих за ней войн за гегемонию, на одних лишь наемных солдат, нравы которых действительно не очень сильно отличались от нравов средневековых ландскнехтов или профессиональных военных наших дней. Ведь наемники были «плотью от плоти» породившего их греческого общества, а их нравы лишь в более брутальных и разнузданных формах, соответствующих экстремальным условиям военного времени, выражали общий эмоциональный настрой, характерный для греков той эпохи. Жестокость и злоба, органически присущие «героическому человеку» гомеровского времени, лишь на какое-то время ушли в подполье греческого менталитета, в глубины подсознания, сдерживаемые отчасти правильно поставленной системой аристократического воспитания (так называемой «пайдейи»), отчасти групповой и тоже по-своему аристократичной дисциплиной полисного общежития. Однако к концу V в. до н. э. эти силы нравственного торможения, сделавшие греков по-настоящему цивилизованными людьми, стали заметно ослабевать под воздействием целого ряда как объективных, так и субъективных факторов. Загнанные внутрь варварские инстинкты ненависти и агрессии вновь вырвались на свободу и принялись за свою разрушительную работу, сея повсюду раздор, вражду и смуту.