О'Шипки крепко задумался. Где-то, когда-то, с чем-то подобным он уже встречался. Далее шло:

"Одна аватара отведала нектара,

И девять аватар позвали санитара".

"Девять аватар запели под гитару,

Одна из аватар не вынесла кошмара".

Ага! Текст обрывался, но О'Шипки хватило прочитанного. Он вспомнил, где это было. Очень подозрительно. "Надо быть начеку", - в который уже раз решил про себя О'Шипки.

На обороте корявым почерком стояло: "Глобальная беда для маленькой компании..." - и дальше шел рваный край.

Он сунул листок в карман, швырнул шляпу в угол и приступил к осмотру помещения.

"Какой же это стиль?" - бормотал О'Шипки, переходя от предмету к предмету и убеждаясь в эклектичности, а проще говоря - всеядности планировщиков, меблировщиков и архитекторов. Большую часть затхлой, сырой комнаты занимало каменное ложе на львиных лапах, надстроенное обязательным помпезным балдахином, чьи складки напоминали как о театральном занавесе, так и о директорских брылах; невдалеке стояла декоративная (в боковой комнатушке был душ) ванна, чугунное корытце с лапами воспитанного львенка.

"Крыша", - усмехнулся О'Шипки, щурясь на балдахин.

Он перевел взгляд на оконную мозаику, изображавшую румяного, тоже похожего на Ядрошникова пастора, который вразумлял куртизанку, стриптизершу современного вида вроде той, что вечерами лениво приплясывала возле шеста в кабаке Густодрина. Возле пастора томился условный ослик.

На маленьком бюро, чьи ящики, как выяснилось позже, пустовали, лежала гостиничная Библия, недо...раз...резанный, запутался О'Шипки, недо...резанный новенький томик с надписью "Holy Bible", к которой неизвестный шутник прицарапал спереди дубль-вэ, а ниже дописал: "Сущий клад!" О'Шипки наугад раскрыл книгу, попав на угрозу Всевышнего в изложении пророка Захарии. "...И козлов я накажу", - предупреждал Саваоф.

В углу стояло китайское зеркало, отражавшее больше, чем есть. В другом углу мертво хохотал полярный мишка, давно и навеки поменявший на солому свои северные потроха. В смысле масс-медиа - шиш, конечно. Пыльная радиоточка без приемника.

Лампа дневного света гудела, словно дырчатый зуб.

Одеяло оказалось с электроподогревом, пришлось включить и убедиться, что все работает. В изголовье ложа дыбились ветвистые рога, грозившие, как померещилось утомленному О'Шипки, съехать прямо на голову спящего постояльца. Под рогами висело распятие, намекая на крестную муку, терновый венец. О'Шипки проверил рога на прочность, недоверчиво хмыкнул. И тут же заметил неповрежденную холодную индейку, обложенную на медном блюде подозрительными кусочками, которые чередовались с кусточками вялой зелени, добавленной для красоты и затмения запаха. Рядом распирало графин, налитый морсом, если верить парам.

О'Шипки забрался под одеяло, не раздеваясь; включил подогрев, взял в постель индейку и начал медленно разжевывать ее целлулоидное крыло. Морс был богат витаминами, кислый. Насыщаясь, О'Шипки заметил сиротливый шнурок от звонка, который смахивал на ослиный хвост; он даже обратился к мозаике, чтобы проверить, на месте ли хвост у того самого животного. Позвоночный шнурок оказался на поверку именно тем, чем виделся, да еще и подрагивал как-то мелко, если присмотреться, будто и сам осел был рядом, за стенкой, в соседнем номере "-2".

"Кому звонить-то", - с досадой подумал О'Шипки, запивая индейку.

Он сунул руку под подушку и проверил, на месте ли пистолет. Пистолет был на месте. О'Шипки похлопал себя по карманам, чтобы удостовериться в прочем: выкидные ножи, удавка, шприц, яд, скорострельная авторучка семи цветов радуги - все было в целости и сохранности. Он не стал гасить свет и заснул прямо так, под гудение лампы и рев далекой судовой сирены, которая проснулась бог знает, зачем, и навевала человечеству золотой сон о соблазнах кругосветного путешествия.