Не выдержав, О'Шипки захохотал:

- От топота копыт пыль по полю летит!

Это была детская скороговорка, которую он, давясь от смеха, повторил Шаттену, и тот обрадованно заулыбался, а веселость О'Шипки улетучилась так же внезапно, как создалась.

А близнецы услышали. Один из них - пока что непонятно, который, Цалокупин ли, Холокусов - оскалил зубы, и вправду копытные, сказав:

- Да-да, это наше любимое. "Летит, летит, степная кобылица и мнет ковыль". Как там потом? "Да, это мы..." Нет, вру. "Да, мы такие..." Опять неверно... Холокусов, - братья, наконец, дошли, и говоривший, представившись, протянул огромную ладонь. Ему пришлось развернуться лицом, и Цалокупин скрылся; он, не желая показаться невежливым, то и дело порывался выгнуться и выглянуть из-за левого братнина уха; О'Шипки видел только встревоженные зубы, хрящик носа, да мучительный глаз, которые появлялись на миг и тотчас пропадали.

- Мистер О'Шипки, - назвался О'Шипки, пожимая Холокусову руку.

Тем временем Шаттен спасал Цалокупина. Тот просиял, расцвел и даже, невзирая на мелкое неудобство, шаркнул ногой.

"Цалокупин", - послышалось из-за Холокусова, а следом прозвучало: "Шаттен-младший".

Близнецам было лет по сорок-сорок пять. Гривастые, некогда рыжие, но теперь уж седые, с крупными лицами, они восторженно кивали своим визави. Потом Холокусов ударил в ладоши и, по завершении круга, повторился перед О'Шипки в фигуре Цалокупина.

- Вы превосходно готовите, - О'Шипки покосился на кашу.

- Ум хорошо, а два лучше, - согласился Цалокупин. - Уроды вообще замечательно стряпают. Вы когда-нибудь слышали про Карлика Носа?

- Господа, - забеспокоился Ядрошников, - не поминайте уродства, прошу вас. Вы замыкаетесь в наиболее доступной для вас роли, но это не выход. Как же вы собираетесь исследовать другие возможности, особенно внутренние? Отождествляя себя с воплощенной неполноценностью...

- В нас нет ничего неполноценного, господин директор, - близнецы произнесли это хором, чеканя заученный, по всей вероятности, текст. - Мы гиперценны. Наша неполноценность удвоилась бы против обычной, когда бы мы считали себя двумя разными людьми с соответствующим комплексом у каждого. Но, коль скоро мы понимаем себя как единое существо, то одно отрицательное свойство умножается на другое, в результате давая гиперкомплекс, то есть квадрат, то есть символическое четверичное совершенство - архетипический элемент, о котором, надеемся, нам еще приведется побеседовать с вами, господин директор, при всем нашем внешнем уважении...

О'Шипки, покуда длилось это рассуждение, пытался разобраться в наряде близнецов. Холокусов и Цалокупин были просунуты в пончо с бахромой, похожее на попону. Из-под пончо торчали голые мускулистые ноги, четыре штуки, в небесных гольфах и туфлях с блестящими пряжками. О'Шипки, припомнив пустопорожние рыцарские латы и отмечая непознаваемую закономерность интереса, попробовал догадаться о протяженности спинного сращения. Оно, по всей вероятности, не ограничивалось спинами и спускалось ниже, из-за чего любые брюки превращались в недосягаемую роскошь. "Это не просто пончо, подумал О'Шипки. - Это еще и шотландский килт, ибо нельзя же почесть их скатерть за платье; природа не потерпела бы стольких извращений в одном месте - пусть даже в двух местах".

- Опять вас прорвало, начитанные мальчики, - Мамми поджала губы и стала похожа на ящерицу. - Не могли бы вы помолчать? Мы все устали от вашей утомительной полноты.

- Да, и позвольте представиться последней паре, - Ядрошников облегченно поманил пальцем еще двоих, топтавшихся возле стола: то были голливудский красавец в бобровой шапке и кафтане змеиной кожи: тончайшей выделки, до пят, толщиной в волосину и с украшением в виде торговой марки, оповещавшей свет о каком-то новом обезболивающем снадобье; рядом с красавцем находился косматый, чудовищного вида мужик в полотняной рубахе, тоже до полу.