Нос ему перебили еще в воздушно-десантных войсках, куда он отправился, бросив техникум. Леха успокаивал себя тем, что у Бельмондо, кумира детства, тоже перебит нос. И ничего — звезда.

В этот момент дверь отворилась и в комнату вошла мать.

— Ой, Леша… — Она уставилась на сына. — А ты что, очки носить стал? Со зрением плохо?

— Не, мам! — успокоил тот, продолжая разглядывать собственное отражение. — Это бутафория. В профессорскую среду внедряюсь, вот и приходится выглядеть соответственно.

— В профессорскую? — Мать недоверчиво склонила голову. — А что, теперь уже и эти разбойничают?

— По имеющейся информации, краеведческий музей хотят грабануть. Только — никому! Оперативная тайна.

— Да брось… Разыгрываешь?

— А что им еще делать, при их-то доходах? Вон, Серега Елагин рассказывал… У него знакомый профессор есть, в консерватории. Зарплата — восемь тысяч. Этот, правда, грабить не пойдет, поскольку непыльную халтуру нашел. В церкви поет. У него теперь халтура — это работа, а работа — так… хобби. Ну, и для стажа, конечно… Только петь-то далеко не все профессора умеют, вот и вынуждены становиться на зыбкий путь грабежей и разбоев…

Леха оторвался от зеркала и, с абсолютно серьезным видом посмотрев на мать, философски изрек:

— Другие времена — другие ценности.

Матушка покачала головой.

— Страшно это все… Постой! Надо ж, наверное, дядю Жору предупредить.

— Насчет чего? — Сынок вернулся к дивану и снова взял распечатки.

— Он ведь теперь тоже в музее работает. В усадьбе Стропилина, смотрителем. И живет там же. Правда, в усадьбе ремонт сейчас, но все равно… Пусть поосторожней будет. А то ночью там, кроме него, никого нет.

— Ну, предупреди. Только по-тихому… — пробормотал собровец, не отрываясь от бумаг. — Нет, подумать только! Двадцать пять «бакинских лимонов» за одну картину… Месяц кисточкой помахал и всю оставшуюся жизнь можно не работать. Чтоб я так жил!

Вика давно привыкла к тому, что пользуется повышенным вниманием противоположного пола. Иногда это напрягало, но в целом повышало самооценку. Вышагивая по улице летящей походкой, она не без удовольствия ловила на себе восхищенные мужские взгляды.

Вот и сейчас. Какой-то ухарь, двигаясь навстречу, громко цокнул языком и обронил на ходу:

— Девушка, любовью не торгуете? Я б купил… Оптом!

Вика обернулась и уже раскрыла рот, чтобы ответить нецензурно, как вдруг заметила на противоположной стороне улицы Витьку Зуева с приятелем. Они выходили из машины и как-то не по-доброму глядели в ее сторону. Переносица у Витьки была заклеена широким пластырем. Да, участковый не соврал. Перелом со смещением…

«Вот, блин!..»

Она бросилась наутек — хорошо, что в кроссовках. Пересекла небольшой сквер, свернула под арку стоявшего за ним дома и через двор выскочила на параллельную улицу. Оглядевшись, увидела впереди старое здание краеведческого музея с широкой парадной лестницей и колоннами и кинулась к нему.

Вбежав по лестнице, Вика перевела дух и осторожно выглянула из-за колонны. Преследователи остановились и начали озираться. Затем Витька махнул приятелю рукой в сторону музея, а сам бросился в противоположную сторону.

Оставался единственный выход. Вернее, вход. В музей.

— Здравствуйте!

Пожилая женщина в униформе, сидевшая в вестибюле за небольшим столиком, обрадовалась редкой посетительнице.