Точно так же, как Смит никогда не мог понять, что такое Синанджу, так и Чиун, по видимому, не мог понять, что такое КЮРЕ. Только один Римо понимал – в общих чертах – и то, и другое. Он занимал промежуточное положение между двумя мирами: в одном он жил, другой изучал – и нигде не чувствовал себя дома.

– Ты можешь спросить, почему мои слова не были услышаны, – сказал Чиун, поворачиваясь всем корпусом в сторону Римо и не меняя при этом положения ног.

– Я ни о чем не спрашиваю, – возразил тот.

– Но я должен тебе ответить! Причина состоит в том, что я слишком мало ценил свое великодушие, свою мудрость и свою доброту.

– Каждый год Смитти посылал подводную лодку, которая отвозила твоим землякам плату за мое обучение. Ее заход в воды Северной Кореи мог вызвать третью мировую войну. Он платил золотом; никто и никогда не платил Мастерам Синанджу больше.

– Ты ошибаешься, – возразил Чиун. – Кир Великий дал больше.

Чиун имел с виду древнего персидского царя, отдавшего за оказанную ему услугу целую провинцию. С тех самых пор Дом Синанджу очень высоко ценил возможность работать на Персию, хотя она и называется теперь Ираном. То обстоятельство, что Иран заработал миллиарды долларов на экспорте нефти, не сделало его менее привлекательным в глазах Чиуна.

– Получать слишком большой дар не всегда хорошо, – сказала та часть Римо, которая заключала в себе Синанджу.

Мастер Синанджу, получивший в дар целую провинцию, научился искусству управления, но утратил редкостное искусство владения своим телом. Согласно хроникам Синанджу, его чуть не убили, и он мог умереть, не передав своему преемнику секреты Синанджу. То, что он успел передать, – в измененной и ослабленной форме – получило название «Боевые искусства Востока».

Синанджу было всегда, это – единственная истинная ценность. Уходят со сцены нации, исчезает золото, а искусство Синанджу, передаваемое от поколения к поколению, будет жить вечно. Римо объяснил это Чиун, а тому объяснил его предшественник.

– Ты прав, – сказал Чиун. – Но ведь ценность дара определяется не его размерами. То, что я подарил тебе, не имеет цены, а ты разбазарил это, служа сумасшедшему Смиту. И я когда нибудь жаловался?

– Всегда, – сказал Римо.

– Не было этого, – возразил Чиун. – Ни разу. И тем не менее я видел лишь одну неблагодарность. Я сделал наследником богатств Синанджу белого человека. Почему я так поступил?

– Потому что единственный способный человек в вашей деревне оказался предателем, да и все остальные были не лучше. В моем лице ты нашел преемника, кому мог передать свои знания.

– Я нашел в твоем лице бледный кусок свиного уха, потребляющий мясо.

– Ты нашел того, кто был в состоянии воспринять Синанджу. Белый человек смог его усвоить, тогда как желтый – не мог. Обрати внимание – именно белый человек. Белый.

– Это расизм! – рассердился Чиун. – Откровенный расизм, и он особенно нетерпим, когда исповедуется низшей расой.

– Тебе был необходим белый человек, признайся!

– Я метал бисер перед свиньей, – сказал Чиун. – А теперь эта свинья заявляет, что я могу забрать свой бисер обратно. Я опозорил мой Дом! О Боже! Ничего более ужасающего я совершить не мог.

– Я нашел другой способ зарабатывать на жизнь, – сказал Римо.

И впервые за все время знакомства с Чиуном он увидел, как желтое, будто пергаментное, лицо, обычно такое невозмутимое, залила краска гнева. Римо понял, что совершил ошибку.