Тебе нравится прилив уверенности, когда ты плюешь на опасность. Один мой брат в армии, лучший друг уже четыре с лишним года лежит на глубине два метра под землей, и я не стану сидеть сложа руки, пока мой младший братишка ловит кайф, заигрывая со смертью.
Я обхожу его и говорю:
— Ты слишком серьезно относишься к жизни. Я больше не твой младший братишка, Алекс, и уже не невинный, хотя ты, может, думаешь иначе. Мне почти шестнадцать. Видел эту девушку, Брук, которая мне печенье принесла? Она тоже уже не невинна. А хочешь знать, откуда мне об этом известно?
Не могу удержаться от ухмылки, глядя, как Алекс закрывает ладонями уши, словно большие наушники надевает.
— Только не рассказывай мне, — просит он. — Ты еще слишком, черт тебя подери, молод, брат. Поверь мне: если кто-нибудь от тебя залетит, перевязанными руками ты точно не отделаешься.
4. Никки
НЕ ПОНИМАЮ, СКОЛЬКО прошло времени. То и дело звонит телефон, но я не отвечаю — ведь это не Марко мне звонит. То и дело приходят эсэмэс, но я молчу — ведь это не Марко мне пишет.
Не знаю, сколько уже сижу на пляже и плáчу. На самом деле мне плевать на это. Прошу малыша в животе дать мне сил, но чувствую себя слабой как никогда.
Наконец до меня доносится знакомый голос.
— Ник!
Поднимаю глаза. Это Кендалл. Мы с ней лучшие подруги аж с детского сада — там мы однажды, чтобы сфотографироваться, нарядились в одинаковые платья и говорили всем, что мы близнецы. Хотя мисс Труди укорила нас, что вранье не относится к «основополагающим принципам» обучения. В четыре года мы и знать не знали ни о каких «основополагающих принципах», но когда мисс Труди произнесла эти слова таким суровым тоном, мы поняли, что вляпались.
Не успеваю ничего сказать, как Кендалл плюхается на колени рядом со мной.
— Я слышала.
Наверное, она имеет в виду наше расставание с Марко, но вряд ли догадывается, что я могу быть беременна. Утыкаюсь лицом в ладони.
— Не могу в это поверить.
— Понимаю. — Она сидит совсем близко.
— Он променял меня на банду. — Я смотрю на подругу. У нее светлые волосы и карие глаза — в общем, она совершенная моя противоположность. — Сказал, что я, типа, не совсем мексиканка.
Кендалл мотает головой, раздраженно фыркая.
— Вот ублюдок.
Несколько раз вдыхаю и выдыхаю. Пытаюсь стереть слезы с лица.
— Как ты узнала?
Она морщится.
— Пыталась до тебя дозвониться, писала эсэмэски, а ты молчишь. Тогда связалась с Марко и спросила, где ты. Ну, он и рассказал.
— Я призналась, что люблю его. Он ответил, что хочет встречаться с другими людьми. Потом заявил, что уже давно тусит с «Кровью» и что мы можем остаться друзьями. Типа, я всегда могу рассчитывать на секс по дружбе. Представляешь, Кендалл? Как будто я могу вот так просто взять и выключить свои чувства, словно кран закрыть.
От слов «секс» и «дружба», произнесенных на одном дыхании, меня просто передергивает.
Кендалл вздыхает.
— Знаю, сейчас в это трудно поверить, но ты найдешь себе другого парня.
— Я не могу делать это ни с кем другим.
— Что делать? — спрашивает подруга, явно смущаясь.
Гляжу на нее — единственного человека, которому я могу доверять больше, чем кому-либо еще.
— Кажется, я… я беременна.
Ее взгляда, в котором смешались ошеломление и жалость, оказывается достаточно, чтобы я снова разрыдалась.
Кендалл обхватывает мое лицо ладонями и заставляет посмотреть на нее.
— Все будет в порядке, Никки. |