Но мнимые матросы боялись, что вдвоем не справятся. Посему терпеливо дожидались, пока «Прекрасная Колесница» окажется неподалеку от одного из уральских ущелий — бандитского логова, где они надеялись привлечь новых сообщников для нападения на бродячих артистов.

Ну кто бы заподозрил их в таком отвратительном замысле? Новые попутчики казались весьма полезными; их не в чем было упрекнуть. Они не вызывали симпатии, но и не отвращали. Только Кайетта сохраняла смутные подозрения на их счет. На мгновение ей показалось, что она слышала голос Киршева в ту самую ночь нападения на господина Сержа. Но как участники этого гнусного дела очутились в тысяче двухстах лье от места преступления на одном из островов Ляховского архипелага? Поэтому, продолжая внимательно наблюдать за моряками, Кайетта остерегалась кому-либо рассказать о своих тайных догадках.

И вот что следует еще отметить: если Ортик и Киршев вызывали подозрения у юной индианки, то они, в свою очередь, находили очень необычным поведение господина Сержа. После опасного ранения на границе Аляски Каскабели перевезли его в Ситку и выходили. Пока все правдоподобно. Но почему после выздоровления он не остался в Ситке? Почему последовал за бродячими артистами в Порт-Кларенс, а затем и в Сибирь? Присутствие русского в цирковой труппе казалось по меньшей мере странным.

Поэтому Ортик сказал однажды Киршеву:

— Слушай, видно, не случайно господин Серж возвращается в Россию, приняв все меры предосторожности, чтобы его никто не узнал! Эге-ге! Тут что-то кроется, нам может пригодиться это обстоятельство! Держи ухо востро!

И Ортик принялся пристально наблюдать за графом Наркиным, который надеялся, что тайна его останется тайной.

Проезжая на «Колеснице» через одну из деревень, путники поразились, как она отличалась от живописных и зажиточных поселений якутов. Внутри невзрачных душных и смрадных лачуг, едва ли годившихся для размещения животных, почти невозможно было дышать.

Трудно вообразить более отталкивающие существа, чем здешние туземцы. Жан привел такую цитату из общей географии: «Чтобы предохраниться от морозов, остяки северной Сибири носят двуслойную одежду: сверху оленью шкуру, а снизу — грязь!»

Питаются сибирские дикари почти исключительно полусырой рыбой и практически не обработанным мясом.

Все это характерно для кочевников, чьи стада разбросаны по тундре. Несколько отличаются от них обитатели поселков. Так, в городке Старохантайске путешественников встретили жители, с виду довольно приличные, но очень негостеприимные и недоверчивые к чужакам.

Женщины с лицами, разрисованными бледно-синей татуировкой, носили «вакошам» — что-то вроде красной вуали, украшенной голубыми полосками, юбки броских цветов и корсеты более скромных оттенков, грубый покрой которых портил их фигуры; девушки стягивали талии поясами с бубенчиками, позвякивавшими при каждом движении, словно амуниция испанского мула.

Что касается мужчин, то зимой — а многие еще одевались так, словно на улице стоял жестокий мороз, — они походили на диких зверей, ибо кутались в одежду из шкур мехом наружу. Головы скрывали капюшоны, так называемые «малицы», или «парки», в которых были прорезаны щелочки для глаз, рта и ушей. Разглядеть их лица не представлялось возможным, что, вероятно, ни у кого не вызывало особых сожалений.

По дороге «Прекрасной Колеснице» то и дело встречались сани, в этих местах называемые «нартами». В нарты впрягают в среднем трех оленей. Упряжка весьма примитивна: ею служит простой ремень, пропущенный под брюхом животных и привязанный за их рога. Нартами управляет один погонщик, и они одолевают по снегу семь-восемь лье без малейшей передышки.

Не стоило ожидать такой прыти от оленей, тянувших тяжеленный фургон. В то же время грех было на них жаловаться: они делали свою работу безотказно и надежно.