Сперва сенаторы и прочие влиятельные люди выступили против этого закона, доказывая каждый в отдельности, какими опасностями он чреват, клянясь, что не предадут идеи свободы, сознательно передавая власть в одни руки, власть и силу, сравнимые разве что с теми, которые имел Сулла, захватив их насильно. Но в назначенный день произошло то, что обычно происходит в парламенте: из всех записавшихся выступать только один держал речь.

Это был Катул.

Говорил он, как честный человек, со всей присущей ему открытостью. Катул воскликнул, обращаясь к Сенату:

— Сенаторы! Не осталось более ни одной свободной горы или скалы, куда бы мы могли отступить, чтобы умереть там свободными!

Но Рим дошел до такого состояния, когда ему нужен был хозяин, любой хозяин. Ни один голос не отозвался Катулу. И закон был принят.

— О! — воскликнул Помпей, получив декрет. — Видно, суждено мне трудиться до конца дней своих. Одно командование, второе… Нет, не придется доживать свой век спокойно! В деревне, рядом с женой и детьми…

И, подняв к небу глаза, хлопнул себя по ляжке жестом утомленного человека.

Бедный Помпей! Он, несомненно, делал бы совсем иные жесты, не будь закон принят. Но только в одиночестве, чтобы никто не видел, какая в них сквозит безнадежность.

С Цезарем же произошло иначе. Когда его назначили правителем Галлии, он воскликнул, нё скрывая радости:

— Наконец-то! Вот я и достиг всего, о чем мечтал! Начиная с сегодняшнего дня, буду ступать по головам своих сограждан.

XV

Надеемся, что читатель, внимательно следящий за нашим исследованием, все больше вникает в характеры этих двух героев, чтобы затем, когда они уже станут противниками, их действия были бы понятнее и не нуждались в комментариях.

Даже, если Помпей и колебался, принимать ли командование, сомнение это не было продолжительным. Он собрал свои корабли и людей, созвал царей и правителей, населявших отныне принадлежавшие ему территории, вступил в Азию и начал с того, как это уже неоднократно делал, что разрушил все созданное его предшественником. Не следует забывать, что предшественником его был Лукулл — один из самых серьезных и достойных граждан Республики.

Вскоре Лукулл узнал, что Помпей не оставил камня на камне от всего созданного им, что он вновь установил старые формы наказания за преступления, аннулировал компенсации, говорил и доказывал повсюду, что Лукулл больше ничего не значит, что только он, Помпей, все и вся в этом мире.

Но Лукулл был вовсе не из тех, кто покорно выпивает до дна чашу с горьким напитком под названием «пренебрежение». Через общих друзей он передает Помпею свое неудовольствие. Было решено, что оба полководца должны встретиться в Галатии.

Они направились навстречу друг другу в окружении ликторов с фасциями, а так как оба были победителями, фасции были украшены лавровыми ветвями. Но тут случилось непредвиденное: Лукулл прибыл из плодородной страны, Помпей же, напротив, из нищей и опустошенной, где не росли деревья, а потому лавры у ликторов Лукулла были свежими и зелеными, а у ликторов Помпея — желтыми и высохшими. Заметив это, ликторы Лукулла предложили половину своих свежих лавров ликторам Помпея.

Этот благородный жест заставил кое-кого улыбнуться.

— Прекрасно! — воскликнули они. — Взгляните еще раз на Помпея, он вновь незаслуженно возложил на свою голову лавровый венок.

Встреча, начавшаяся столь церемонно и почтительно с обеих сторон, вскоре перешла в дискуссию, а затем — в яростный спор. Помпей обвинял Лукулла в том, что тот жаден. Лукулл обвинял Помпея в упрямстве и чрезмерном честолюбии.

Забыв о только что высказанных в адрес своего соперника комплиментах, он начал дискредитировать его победы.

— Тоже мне победы! Победить армии двух жалких царей, которые, увидев, что золото уже не помогает, решили прибегнуть к мечу и щиту! Лукулл победил золотом, а мне предоставил сражаться железом, — говорил Помпей.