— Там есть собачники, — сказал Виталий. — Золотые ребята. Я не всех опросил. Гуляли во дворе почти в то самое время. Такой у них час, понимаешь, ночью есть, когда они своих собак выводят. Кажется, с полдвенадцатого до полпервого. Они его называют «час собаки». Обязательно с ними потолкуй.

На том «межведомственное» совещание окончилось.

Цветков стал созваниваться с начальником Эдика Албаняна, к которому сам Эдик уже помчался лично.

А Виталий направился по знакомому адресу, испытывая смешанное чувство омерзения и нетерпеливого интереса.

И ещё он поймал себя на том, что ему всегда неприятно за кого-то себя выдавать, неприятно притворяться и кого-то обманывать, пусть даже такого жулика и прохвоста, как Губин. Умом Виталий понимал, что иначе нельзя и другого пути часто не оказывается. Но чувство неловкости и брезгливости никогда не покидало его при этом, и только усилием волн заставлял он себя входить в роль — чаще всего, кстати, в роль тоже жулика и прохвоста, вот как сейчас.

А ведь кому-то такой обман может и понравиться, кто-то может подумать, что с его помощью вообще легче чего-то добиться в жизни. Кто хитрее, кто лучше обманет, тот и победит. Виталий вспомнил, как недавно какой-то мальчуган во дворе, приняв его за разведчика, с восторгом спросил: «Дядя, а вы кого обманываете?» Тут виноваты ещё и неумные книги о всяких разведчиках и сыщиках, которые именно такую мысль и внушают читателю: кто лучше обманет, тот и победит. Аморально это, если станет жизненным правилом, аморально и потому опасно. Это всего лишь малоприятная сторона его трудной работы, только работы, а вовсе не жизни. Разве может он, Виталий, ради себя кого-то обмануть?

Старики Губины оказались дома. Как и следовало предполагать, они уже с утра, волнуясь, поджидали Виталия, чтобы узнать результаты его вчерашнего визита к Владимиру Сергеевичу.

— Гад он, — решительно объявил Виталий, подсаживаясь к столу и размашисто, бесцеремонно закуривая. — Припугнуть бы его надо. Да чем припугнёшь-то?

— Что ж он, туды-сюды… Выходит, нет и всё?.. Ну гляди!.. Не на такого напал, туды-сюды!.. — негодуя, забормотал старик, выпячивая мокрую нижнюю губу. — Да я не погляжу, что нашей веры… Я шею-то ему, туды-сюды…

— Погоди ты, чучело! — прикрикнула на него старуха и униженно обратилась к Виталию: — Уж заступись, родименький, за двух-то стариков. Век за тебя буду молиться. Копейки на хлеб нет. А тут вон какой штраф немыслимый! Нешто это по-божески? Мы б тебе с охоткой заплатили бы за услугу, да где, родимый, взять-то?

— Ну вот ещё! — решительно возразил Виталий. — Я по дружбе. Мне даже обидно, если хотите знать, что вы…

— Ни-ни! И не обижайся! — Старуха отчаянно замахала руками. — Век не забудем! Что ты!..

— Но я что хотел сказать, — продолжал Виталий. — Надо бы этого Владимира Сергеевича припугнуть. А то говорит: «Знать не знаю». Что тут докажешь?

— Я его, туды-сюды… Я так припугну… — яростно потряс кулаком старик, наливаясь кровью. — Я сам к нему, туды-сюды!..

— Сам ни в коем случае, — строго сказал Виталий и, посмотрев на старуху, предупредил: — Не пускайте, всё испортит.

— Не бойся, батюшка. Не пойдёт, — махнула та рукой и снова подпёрла ею подбородок. — Как велишь, так и сделаем.

— Его по-другому припугнуть надо, — хитро прищурился Виталий. — Я уже понял, что он за гусь.

— Гусь. Как есть гусь, — тут же согласилась старуха.

— Ну вот. Он думает, все глупее его.

— Думает, думает, — снова подхватила старуха.

Виталий усмехнулся:

— А мы не глупее.