– Клоун...

– Я клоун?

– Садист...

– Я садист?! Генерал, я обижусь. И порву твой поганый рот, чтоб ты улыбался, как клоун, и чтоб больно было, как будто и правда попался в лапы к садисту. Ну ка, генерал, утри сопли. Утри сопли, сказал! Кровь над губой присохла, вытри ее быстро!.. Хорошенечко вытри, на ладошки поплюй... Еще поплюй... Давай, давай, старайся... Вот так, молодец... Фуражку подними. Подними, сказано! Машина тормознула, и головной убор под ноги упал, непорядок... Надень фуражку, прямо сядь. Прямо, не горбись! Мобилу давай сюда, ну?!

Генерал вытащил мобильник из накладного кармана кителя. Маленький телефончик был отключен, потому и не сигналил дорогой. Ведь должны же были уже хватиться Арсения Игоревича? Или не должны?..

– Тебя, ваше благородие, на службе ждут? – Я положил мобилу на переднее сиденье, расстегнул сумку баул.

– Я не обязан отчитываться.

– Хамишь?

– Нет, я не обязан отчитываться перед подчиненными. Меня не ждут... И не ищут... Пока...

– Врешь небось?.. Ладно, поверю. – Я извлек из недр баула водочную бутылку. – Держи. Бери, бери! Скрути пробку и пей. Быстро!

– Не буду, я...

– Ты алкоголик, я знаю. Ты, наверное, и подшивался, и кодировался, и все попусту, ничего не помогало. Ты выковыривал «торпеду», платил бабки за раскодирование, продолжал пить. В эпоху Ельцина тебе это прощали, правда? А когда Борис Николаевич, смахнув слезу под бой курантов, ушел, питие сделалось угрозой карьере, ради которой ты живешь, и ты подался к анонимным алкоголикам, да?.. Уважаю, путь, который предлагает выбранная тобой психотерапия, самый сложный. Шутка ли, оставаться алкашом и пересиливать себя ежедневно. Не задумываться о завтра, о следующем часе, страстно мечтать об алкоголе, но не пить день, не пить час, ежеминутно побеждая пагубную страсть. Однако сейчас ты выпьешь! Не по своей воле, нет! Я тебя заставлю. Я разрешу тебе проявить слабость. Я разрешаю, ну же! Открывай пробку, кому сказано?!. Пей! Залпом, до дна, всю бутылку! Пей!!!

Он выпил. Сначала морщась, потом жадно глотая. Пахучие струйки стекали с уголков губ, а он пил. Сначала со страхом, потом с вожделением.

Литр, без капель, впитавшихся в кожу подбородка, вырубил генерала надежнее всяких ударов. А главное, вырубил надолго. Вторую, закрытую бутылку я положил подле его раскисшего, наряженного в помпезную форму тела. Он очнется и сразу же найдет бутылку, сразу потянется к ней, не в силах сопротивляться разбуженной мною пагубной страсти. Алкоголик – уже не человек, а емкость для переработки спиртного. Анонимный алкоголик – емкость, заткнутая пробкой воли. Я вышиб волевую пробку и поработил генеральский организм, не было у меня иного изящного выхода иметь под рукой живого, несвязанного генерала и вдобавок не отвлекаться, усыпляя его периодически тонкими акупунктурными воздействиями, либо грубыми, оглушительными оплеухами.

Генерал захрапел, я выбрался из машины, сжимая единственной пятерней мобильник, услыхал приближающуюся трескотню мотора и поспешил спрятать культю в кармане.

По малопопулярной дорожке в лесу мчался мотоциклист счастливчик. Появись он немного раньше, и пришлось бы укладывать парня рядом с Герасимовым, пришлось бы парнишке страдать от травм конечностей, голосовых связок и психики. Видать, не только мне сегодня везет, поди ты, день текущий такой везучий для простецких парней и прапорщиков.

Деревенский паренек, оседлавший неопределенной породы мотоцикл, притормозил беспородного стального коня, с уважением оглядел заморский генеральский членовоз, с любопытством обшарил взглядом меня и встал поперек дороги перед машиной.

– Закурить не найдется? – спросил ломающимся голосом паренек подросток.