Ладная березка, сама маленькая, а листочки уже как у взрослого дерева. Извини, сестренка, но я использую тебя для своих японских забав, прости.
Я замер подле березки. Колени слегка согнуты, расслабленные кисти рук перед грудью. Вдохнул глубоко и на резком выдохе атаковал зеленые листочки растопыренными пальцами. Три удара за одну секунду, и в трех листиках три маленькие дырочки надрыва.
Еще раз мысленно попросив у березки прощения, я обратил внимание на то, что отчетливо вижу раненые листочки во всех мельчайших деталях. Светает, а значит, пора завязывать с дакэн тайдзюцу. На восходе солнца я хочу подышать.
Туман над речкой медленно таял, просыпаясь, робко пробовали голос лесные птахи. Я сел посреди поляны, скрестил ноги, положил открытые ладони на колени. Вдохнул, задержал дыхание, выдохнул...
Я дышал кожей. Не в буквальном смысле, конечно. Делал вдох через нос, выдыхал сквозь не плотно сжатые губы, прижимая кончик языка к верхнему небу. Грудь моя оставалась неподвижной, а живот вздувался и опадал. Но мысленно я представлял, как на вдохе животворящая прана вместе с воздухом проникает в тело через определенные участки кожи, а на выдохе из других участков кожного покрова выходят ненужные организму воздушные составляющие и отработанная, негативная энергия. И в какой то момент стало казаться, что я дышу одной лишь кожей оболочкой, что легкие, живот, ноздри и рот мне не нужны, что я амеба, инфузория туфелька, простейший организм, для которого иного не существует, кроме дилеммы жизнь – смерть, существование – небытие, сознание – несознание...
Восхитительно примитивное состояние длилось ничтожно мало, сотую долю секунды, но и этакой малости хватило с избытком. Чтобы отдохнули мозг, нервы, чувства и все то, что работает в нас постоянно, без всякого перерыва, от первого вдоха до последнего выдоха.
Бледно желтый диск солнца добрался до верхушек деревьев, туман над водой стоял, будто снег весной, жемчугом блестела роса в траве, радостно кричали птицы, задорно звенели комары. Четыре необычайно жирные комарихи маячили как раз перед моими открывшимися глазами. Сразу же вспомнился «подвиг» великого японского фехтовальщика Мусаси Миямото и тут же захотелось сей вошедший в анналы «подвиг» повторить.
Для тех, кто не знает, расскажу вкратце. Дело было в милые моему сердцу времена мрачного Средневековья. Непревзойденный мастер меча Мусаси путешествовал по своей островной родине, оставляя за спиной кучи самураев с колото резаными ранами, как говорят современные медики – «несовместимыми с жизнью». Как то, проголодавшись, заглянул уставший колоть да резать Миямото в захолустную придорожную харчевню и только собрался подкрепиться вареным рисом, глядь – вваливается в заведение маленькая толпа разбойников. Маленькая, но толпа. Замучаешься их мечугой охаживать, в животе урчит, лень благородную сталь тянуть из богато украшенных ножен. А разбойники, главное дело, пялятся на эти самые причудливо инкрустированные ножны и шепчутся промеж себя. И решил тогда крутой Мусаси, не вставая с места и не расставаясь со столовым прибором, показать браткам разбойникам, кто здесь пальцует в натуре. Над плошкой с аппетитным рисом четыре жирные мухи, а в руке Миямото уже сжимал палочки для еды. И четырьмя движениями поймал Миямото четырех мух, придушил их кончиками палочек, и, увидав сей цирковой номер, в панике бежали разбойники. А довольный Мусаси обтер кончики палочек краешком засаленного кимоно (что ж он, дурак, что ли, дизентерией от мух заражаться) и ну рис трескать за обе щеки. Вот такая выходит типа сказочка с моралью.
В лесу даже на полянах всегда полным полно всякого мелкого деревянного сора. Я пошарил правой рукой в траве и нашел пару подходящих щепок. Взял щепки, как положено держать куай цзы, палочки для еды, и... Вы правильно догадались – четырьмя верными движениями уничтожил квартет кровососущих насекомых. И тут же, будто в отместку, мою потную голову облепил целый рой комариков камикадзе. |