Мне захотелось опорожнить мочевой пузырь еще после первого тоста за президента страны, который все пили стоя и до дна. После тоста за мой талант художника, который мне также пришлось выпить, поднявшись с мягкого стула, хотение превратилось в острую необходимость. Но, черт возьми, и жена, и гости, и свидетели, все, кроме тамады конферансье и официантов, все поголовно за столом, ни один человек не пытался покинуть застолье, тем более нельзя было делать этого мне, сидящему во главе. И я терпел. О великий Будда, как же я мучился! Никакая йога, никакие экстрасенсорные способности не спасут вас от резей внизу живота, ежели мочевой пузырь переполнен и природа настоятельно требует его опорожнения. Блин, перебрал я с шампанским в загсе, вот, блин, незадача...

Спас меня тамада. Пожилой народный артист, вероятно, заметил, как неестественно прямо я сижу, как сдвинуты колени, как натужно улыбаюсь, он понял, чего, вернее – куда мне надо, и объявил перекур. Нет, конечно, не столь грубо, не по армейскому образцу: «Пять минут на то, чтобы перекурить и оправиться». Он изрек некое изящество в стихах, весьма замысловатое, однако очевидное по смыслу, и задвигались стулья, заскрипел паркет, начали рыться в сумочках, вставая, дамы, господа доставали на ходу портсигары и зажигалки. Я выждал ровно тридцать вежливых секунд с начала общей ленивой суеты и взялся за трость. Извинился перед новобрачной и пошел «оправляться».

Пока я ковылял, отбивая тросточкой нервную дробь сначала по паркету банкетного зала, а потом по лестнице в подвальный этаж, мужской сортир рядом с курительной комнатой опустел, лишь толстый милицейский полковник, тот, что обеспечивал беспрепятственное движение свадебного кортежа, кряхтя, застегивал ширинку под бурдюком живота, отступив на шаг от писсуара.

– Все в норме, Владимир Иваныч, – сообщил полковник, воюя с последней пуговицей под пряжкой ремня.

«О чем это он? – подумал я, вежливо улыбаясь, ковыляя к дверце одной из кабинок. – О том, что нормально пописал?»

– Все под контролем, Владимир Иваныч. – Полковник победил таки строптивую пуговицу. – Трое сотрудников дежурят у входа, а то, знаете, как иногда бывает – уважаемые люди культурно отдыхают, и вдруг вломится какой выпивший негодяй и попортит людям настроение.

– Спасибо за охрану от негодяев, – поблагодарил я, пристраивая тросточку под мышкой и потянувшись освободившейся рукой к дверной ручке туалетной кабинки.

Взяться за вожделенную дверную ручку я не успел, ибо неожиданно распахнулась дверца соседней кабинки, и оттуда в помещение с писсуарами ворвались трое в серых комбинезонах и противогазных масках. Мешковатые комбинезоны подпоясаны ремнями. У каждого на ремне кобура и нож в ножнах. У каждого на бедре подсумок для противогаза.

Первый подскочил ко мне, подскакивая, ударил. Сволочь, в низ живота бил, где и без его удара давно и нудно болел распухший мочевой пузырь.

Второй кинулся к полковнику, краем глаза я заметил, как второй отправляет милиционера в нокаут отменно поставленным апперкотом и ловко подхватывает нокаутированного толстяка, не давая ему упасть с грохотом.

Третий по кошачьи бесшумно побежал к дверям сортира, ясен пень, чтоб их закрыть, благо задвижка имелась.

Первый зажал мне, согнувшемуся пополам, рот ладошкой в серой шерстяной перчатке. Его другая ладонь легла на предплечье моей левой, здоровой руки, умело надавила, пальцы поймали рукав моего свадебного пиджака, и спустя мгновение первый заломил мне руку за спину.

Упала тросточка, покатилась и замерла параллельно с нокаутированным милицейским полковником. Минуты две как минимум полкан в нокауте пролежит.

Нет, не две минуты, а гораздо дольше – возвращаясь от запертой двери, третий налетчик добавил полковнику тупым носком тяжелого ботинка по башке, по так называемому «заушному бугру», и лишил несчастного толстяка остатков сознания.