— Подбодрите их, брат Херонимо, — попросил Бруно.

Монах выкрикнул несколько слов, и смельчаки, ухмыляясь, тронулись в сторону ворот.

— Дети, — покачал головой Херонимо, — чистые дети.

Бруно так не считал. Да, материал в целом был податливый, мягкий, но те, кто вышли из толпы, определенно прошли какую-то закалку — в неправильной форме, а потому их всех можно было смело пускать в переплавку.

Толпа замерла. Все смотрели вслед выходящим за ворота соплеменникам и ждали одного: действительно ли их отпустят.

— Может, закрыть за ними? — осторожно начал Херонимо.

— Ни в коем случае, — отрезал Бруно.

И в следующий миг раздался этот вой:

— А-ла-ла-ла-ла!

Индейцы охнули, и почти сразу с той стороны начали кричать.

— Они просят о помощи, — забеспокоился Херонимо.

— Пусть просят.

Толпа волновалась, как озеро в непогоду. А потом крики стихли, и Бруно снова повернулся к индейцам.

— Переведите им, что отныне никто их в редукции силой держать не будет. Напротив, за нарушение порядка их начнут нещадно изгонять за частокол.

— Гениально… — выдохнул брат Херонимо.

Амир переговорил с половиной Сан-Паулу, и все, в общем, держались одной линии. Да, взять новых рабов у каплунов было бы неплохо, но вот начинать войну… присоединиться можно, но не начинать. Все помнили, что прошлое восстание комунерос кончилось поражением. И тогда он забрал своих рабов у Иосифа и двинулся от поселка к поселку.

— А все честно будет? — не отрываясь от разделывания индейской ноги и прикорма собак, интересовался какой-нибудь небогатый землевладелец. — Мне мою долю краснокожих без фокусов отдадут?

— Вы и будете устанавливать правила, — обещал Амир. — Это — единственная гарантия.

Землевладелец хмыкал и соглашался.

Помогало производить впечатление и то, что, с точки зрения местных, Амир был безумно богат. Свита из восемнадцати жмущихся к хозяину рабов позволяла предположить, что на плантациях у него в десятки раз больше, а значит, человек он сильный и уважаемый. И даже его походная одежда, как и то, что он едет впереди вереницы рабов на выпрошенном у Иосифа дешевом муле, а не на безумно дорогом жеребце, лишь говорило в его пользу: скуп, значит, головой думает.

Конечно же, Амир видел, сколь жуткое будущее ожидает крещеных индейцев, но он по опыту знал: если Орден не остановить, нечто подобное ожидает здесь всех.

Брат Херонимо сильно сомневался, следует ли сразу после такой сильной меры делать что-либо еще, но Бруно знал: железо нужно греть беспрерывно, пока оно не начнет поддаваться ковке.

— Первым делом ставим общие столы, — распорядился он.

— Но семейные у нас едят отдельно, — начал было Херонимо.

— Так написано в одобренной Папой книге, — отрезал Бруно и постучал пальцем по томику Кампанеллы.

И в считанные часы, уже к ужину, длинные — на всю общину — столы были сколочены.

— Женщины садятся с одной стороны, мужчины — с другой. И никаких разговоров за едой.

Херонимо перевел сказанное изумленным старейшинам.

— Кто возразит, сразу за частокол! — жестко предупредил Бруно.

Херонимо перевел и это. И через две недели непрерывного введения все новых и новых ограничений, когда целых четырнадцать непосед отправилось в руки мамелюков, а все остальные поняли, что с ними не шутят, Бруно приступил к основному.