— Они не хотят размножаться, — первым принес неприятную весть поставленный следить за соитиями монах.
— Как так? — не понял Херонимо.
Монах пожал плечами.
— Мужчины не залазят на женщин. Вообще.
Херонимо оторопел, а затем решил убедиться в этом лично. Полночи ходил вдоль камышовой стены навеса, однако ни прерывистого дыхания, ни сладострастных стонов не услыша!
— Вот упрямцы! — хмыкал он.
Индейцы, словно капризные дети, отказывались любить друг друга по приказу Церкви. А дети Ордену были нужны…
Брат Херонимо побежал к Хирону, разбудил, рассказал, что происходит, но тот лишь рассмеялся.
— Это вы люфт не предусмотрели, брат Херонимо…
— Какой люфт? — не понял монах. — При чем здесь люфт?
«Гость» покачал головой и опустил ноги с постели.
— Если зазора между шестернями нет, механизм заклинит. Дайте им зазор. Ударьте в колокол за полчаса до подъема, а на работы не выгоняйте. И все как по маслу пойдет!
Херонимо оторопел. Будить индейцев рано поутру, когда у мужчин все стоит, но разрешить еще поваляться в постели, — в этом что-то было.
Когда Амир добрался до столицы провинции — Асунсьона, молва о нем его опережала. Хотя, надо признать, зерно упало на хорошо подготовленную почву. Асунсьон давно распался на две враждующие партии. Сторонники конституций считали королем этих земель дона Хуана Австрийского, а своими союзниками — евангелистов. Сторонники жесткой централизованной власти, вопреки выбору капитула пропихнувшие в губернаторы ставленника Ордена, поддерживали Бурбонов и, само собой, Папу.
Здесь кое-кто уже слышал, что Рим пал, а Папа оказался в плену, но для того, чтобы по-настоящему полыхнуло, не хватало одного — фитиля. Таким фитилем и послужил приезд Амира.
— Значит, говоришь, общины готовы пойти против Ордена? — допытывались противники губернатора.
— Еще как, — улыбался Амир. — И баски, и кастильцы, и мамелюки — все! Я даже с голландцами встречался. Они говорят, оружие будет. Лишь бы вы не струсили.
И тогда их цепляло — всех.
Бруно торопился. Он знал, что брат Херонимо сообщает о его новациях во все редукции Парагвая. А значит, все шестеренки огромного, рассыпанного по всему материку механизма движутся в полном согласии. Это изрядно экономило силы.
Он точно знал, что, когда даты рождений индейцев станут известны наверняка, можно будет добиться, чтобы святые отцы подбирали пары не на глазок, а в точном соответствии с Метоновым 19-летним лунным циклом и личным гороскопом каждого. И тогда слаженность работы механизма редукций повысится на порядок.
Бруно беспокоило другое — задел. Как всякий хороший мастер, он понимал, как необходимо смотреть в будущее. Но пока еще не притершиеся к своему новому положению индейцы размножались неохотно. А люди были нужны — кто-то ведь должен строить новые редукции и питать своими силами весь этот титанический механизм.
— А что у нас с вольными индейцами? — как-то поинтересовался он.
— А ничего, — развел руками брат Херонимо. — Пытались мы их в редукции загнать — без толку. Это же кочевники… больше полугода на одном месте не задерживаются.
Бруно задумался. Неподатливость кочевых племен говорила об уже состоявшейся закалке; таких разве что в переплавку пустить. Хотя, с другой стороны…
— А дети? — поинтересовался он. — Вы не пытались одомашнить их детей? Они ведь более податливы.
Монах замер.
— Мы как-то не думали об этом. И потом, как их отнять? Кто это будет делать?
— Мамелюки, — поднял палец уже принявший решение Бруно. |