|
(Странно, если бы этого не случилось. Хотя двое на одного — это много. Впрочем, драки по правилам давно отменены. Ему не до смеха. Был один Левский, стало два. Шерочка с шерочкой, но без всякой машерочки. Бить собирался один, второй должен уговаривать. Раздвоение личности, разделение функций, дифференциация склонностей–наклонностей. У второго Левского нос не крючковатый, а прямой, очков нет, а из верхнего кармана выглядывает все тот же белый уголочек чистого и накрахмаленного платка, но на этот раз без каймы.)
— Работаете, Виктор Николаевич (Владимир Пафнутьевич, Альфред Генрихович)? — спросил Левский‑2, перемещаясь от двери к столу и как бы не замечая человека, сидящего на стуле перед капитаном. — Работаю, работаю, Максим Платонович, — довольно подобострастно и скороговоркой ответил Левский‑1 (имена–отчества у них все же были разные). — И как успехи? О чем разговор–то? — О наркотических снадобьях, — брезгливо, как о чем–то очень непристойном проговорил капитан. — Ну-у, — протянул Левский‑2, — вы так до утра сидеть будете, — и резко, даже как–то прищелкнув при этом каблуками штиблетов, повернулся к нашему герою. «Это никакой не оперотряд, — отчего–то с мучительной грустью подумал тот, — это даже не милиция…» — Вы понимаете, кто с вами разговаривает? — с твердой и абсолютно холодной вежливостью обратился к нему вновь вошедший Левский. Он ничего не ответил, лишь посмотрел на человека в серо–полосатой тройке с нескрываемой неприязнью в глазах. — Вы правы, — усмехаясь, проговорил Максим Платонович и тихо, как бы сам вслушиваясь в собственный голос, произнес три знаменитые на всю страну буквы. Потом сел на стул, частично прикрыв стушевавшегося капитана, достал из внутреннего кармана пачку листочков из тонкой папиросной бумаги и протянул ему: — Вам это знакомо? — Нет, — моментально и очень решительно ответил он. — Ну, не надо так врать, — засмеялся Левский‑2 и соскочил со стула. — Вы прекрасно знаете, что это такое. Да вот, — и он стукнул ладонью по темной полированной крышке, — тут же недавно сидел ваш приятель, ну этот, с философского факультета, и рассказывал нам, как он читал вам в лесу на даче то, что напечатано на этих страничках… — А что там напечатано? — поинтересовался он. — Какая наглость! — проворчал Левский‑1. — Не надо, не надо, — довольно грубо, но совсем не зло сказал серо–полосатый Максим Платонович, — не забывайте, где находитесь. Ведь нам от вас надо только одно: подтверждение. Вы понимаете, под–твер–жде–ние! — Я был пьян, — сказал он, — я был пьян и ничего не помню. — Жаль, — обращаясь к первому Левскому и одновременно закуривая сигарету, сказал серо–полосатый, — придется мальчику в армию идти. — Нет, — покачал головой Левский‑1, — скорее, в психушку. — Почему? — радостно спросил Максим Платонович. — Таблетки есть не надо, — ответил Виктор Николаевич (Владимир Пафнутьевич, Альфред Генрихович). — Так можно и срок схлопотать, — очень соболезнующе проговорил Максим Платонович. Он сидел и чувствовал, как что–то вжимает его в стул. Попался и уже не выкарабкается. Все. Оттоптался, отбегался. Дернуло его тогда забраться на эту дачу, дернуло тогда приятеля–философа привезти с собой эти дурацкие папиросные странички. Хотелось кричать, биться головой о стену, рухнуть на пол и задрыгать ногами в приступе падучей. |
