— Да-да, — задумчиво ответил Кассарин, медленно отрывая взгляд от досье на Турецкого и переводя его на вошедшего…

То, что увидел Кассарин, заставило его медленно подняться, не отрывая глаз от вошедшего.

На пороге кабинета Кассарина стоял Анатолий Захарович Иванников… Без вести пропавший. А точней, погибший.

Что поразило Кассарина, просто как током ударило — это глаза Иванникова: мертвые, бездушные, змеиные, с вертикальной черной прорезью зрачка…

— Я явился к вам, — сказал Иванников, — чтобы показать вам натурально, как умирала Софья Андреевна Грамова…

Кассарин слегка отшатнулся испуганно, сделав полшага назад, отступая дальше за свой массивный инкрустированный стол, за тяжелое дубовое рабочее кресло.

— Она умерла от удушья, — напомнил Иванников. — Паралич дыхательного центра. Удушье… — он взял себя за горло правой рукой. — Удушье… — повторил он и сжал себе горлоЛицо его мгновенно налилось.

Еще пять секунд — и глаза стали выпучиваться, заметно выступая из орбит. Рука Иванникова, будто не его, а чья-то, сжимала его горло все сильнее и сильнее… Ноги Иванникова не выдержали, стали подгибаться, и он рухнул на колени прямо посередине кабинета Кассарина — там, где на шикарном ковре был выткан круг с изображением знаков зодиака. Упав на колени, Иванников, видимо, попытался если не подняться, то хотя б устоять на коленях… Но правая его рука сдавливала его гортань сильнее и сильнее, с нечеловеческой, с какой-то судорожной силой. В змеиных глазах Иванникова царил одновременно смертельный ужас, холод механизма, безумная решительность маньяка…

В глубине какой-то части не полностью оцепеневшего сознания Кассарин чувствовал, что он парализован, впал в прострацию, в которую впадают все при виде ужаса, в преддверье смерти, неотвратимой катастрофы… Он мог лишь наблюдать, но ничего не мог поделать. Остановилось время. «Тишина.

В тишине отчетливо раздался хруст хрящей горла, ломаемых безжалостной рукой…

Иванников упал на бок, перевернулся на спину и вдруг забил, засучил по ковру ногами, изгибаясь всей спиной, стремясь как будто бы уйти из-под чего-то, откатиться, отползти — головою вперед, отталкиваясь каблуками от густого ворса ковра.

Вдруг его поразило как током. Он дернулся и вытянулся на спине, став, как показалось Кассарину, длиннее, чем был, сантиметров на двадцать.

«Носки ног, — сообразил Кассарин, — это только кажется, он носки вытянул, ноги протянул…»

Последняя судорога прокатилась по телу Иванникова волной: от ног и выше, выше, выше — до правой руки, которая сжалась в этот момент беспредельно, казалось, еще немного — и горло будет просто смято, скомкано ею, оторвано: так сильные рабочие руки отрывают горбушку от батона.

В этой неестественной позе, с впившейся, отрывающей горло от позвоночника рукой, Иванников окаменел.

Только через минуту Кассарин пришел наконец в себя и, протянув дрожащую, неверную руку, нажал кнопку селектора:

— Двоих с носилками, таблетку фенамина, стакан воды.

Фенамин помог почти сразу: одна минута — и Кассарина стало как-то рывками, по ступеням как будто бы, отпускать.

Через два часа Кассарин, вполне уже оправившийся от потрясения, вошел в гостиную сейфового блока внутренней тюрьмы и, положив на стол тонкую папку, пригласил Чудных присесть напротив него к столу — для беседы.

— Борис Валерьевич, вы в курсе всего, что произошло. Увы, это нельзя назвать успехом, вы понимаете. Я сделал все от нас зависящее, чтобы создать вам максимально комфортные и вместе с тем абсолютно безопасные условия… Однако вы должны, в свою очередь, понимать, что оборона, маскировка, бездействие отнюдь не лучшие-способы защититься.