Навроде принял карточку почтительно, внимательно прочел.

— Другое дело! Так бы сразу, — он нажал кнопку селектора: — Григорий! Принеси-ка чемодан Турецкого, да живо!

— Пожалуйста! — влетел Григорий мигом с чемоданом.

— Вы ознакомьтесь с содержимым, — сказал Навроде Кассарину, передавая чемодан, — чтобы убедиться: все на месте. Не пропало. Или пломбы там… При мне проверьте пломбы, он, может, опломбирован?

— Едва ли, — возразил Кассарин.

— Нет-нет, откройте, убедитесь сами тут, при мне, что чемодан тут даже не вскрывали.

— Я понял, понял: не вскрывали… — отмахнулся Кассарин. — Тут за полчаса не вскроешь. Он заминирован, наверно.

— Ох, фу-ты, шут! — взмахнул руками Навроде. — Тогда простите, я вас с ним не задерживаю. Служба, служба!

…Освободившись от чемодана, Турецкий гнал машину к «Пролетарской», где, как он знал, в Третьем Крутицком переулке, в доме пять жил его бывший одноклассник — Славка Карнаухов. Чутье подсказывало Турецкому, что тот, несмотря на рабочее время, находится дома.

Славка и в школе был большой мастак зафилонить из любой позиции. Школу он старался посещать как можно реже, только когда не прийти становилось уже просто опасно… Но, надо отдать должное, Славка не был лентяем — в прямом смысле этого слова. Сашка Турецкий хорошо помнил Славку Карнаухова, его любовь к причудливому творчеству, к «фантомасничанию». По московским экранам в те годы прокатилась трехсерийная франко-итальянская лабуда про Фантомаса, с Луи де Фюнесом и Жаном Марэ в главных ролях… Славку тогда поразило в этих картинах одно — как было здорово все сварганено у Фантомаса: автомобиль, из-под которого вылезают вдруг крылья, пулемет в рукаве плаща. Все у Фантомаса было на мази, и на каждое «а» он тут же находил, причем прямо в своем же кармане, любое «б». Славку так потрясла эта предусмотрительность, что он потерял покой: в его доме лампа сама зажигалась при входе в туалет, мясорубка могла принимать «Маяк» и так далее…

Из Славки бы мог выйти отличный механик! Если бы он не пошел в «опричники», прельстясь совершенно другой стороной «Фантомаса».

Но он мог бы, конечно, и там служить не тужить. В конТоре работают ведь и мастера, и очень неплохие люди тоже. Вот взять хотя бы Пономарева…

Да, он мог бы жить неплохо и там. Если бы не увлекся третьей стороной «Фантомаса» и если бы не задушил подушкой мальчика.

Турецкий съехал с Новоспасского моста, скользнул мимо Саринского и, проскочив мимо дома Карнаухова, загнал машину на платную парковку возле магазина «Грузия».

Остановился, выключил движок. Потер глаза. Они, пожалуй, не болели, а чесались, что ли? Что там говорил-то, кстати, Навроде про глазные капли? На что-то намекал. Сказал, что к вечеру пришлет. Да ладно. Поживем — увидим.

Вот он, подъезд, дверь, звонок.

Никогда еще Турецкий не ощущал себя столь уверенно, столь спокойно. Хотя за всю свою долгую жизнь он первый раз отчетливо понимал, чувствовал, что он сознательно, осмысленно, чрезвычайно скоро, минут через пять — через десять, убьет человека.

Не друга, конечно. Но — одноклассника…

Он позвонил в дверь тридцать третьей квартиры.

— Кто там?

— Открой, Славк.

— А кто это?

— Да это ж я, Турецкий Сашка. Ты ж сам мне звонил в том месяце, помочь просил. Вот я заехал по пути.

— А, заходи! А я чего не открываю, я в трусах. Болею якобы.