Семнадцать, верно. Линкованье? Сшивает. Опрос? Опрос по передаче управления. Годится. Адаптеры? Нормально. Контроллеры? Прилично. Обратных связей цепи. Отрицалка, отрицалка… Плюс! А так тебе? А, минус! То-то же! Серверы проводок? На месте. Трасса? Теряет на седьмом. На пятом. На шестом. Достаточно. Контроль температуры. Пальчиком. А, испугалась! Хорошо. Шестой сбоил здесь. Ерохин сделал? Сделал. Экран единый? Да. Порог отсечки? Сорок с лишним вольт. Ну, этого не будет. Матрицы. Риск. Пропуск. Ложная тревога. Штрафная. Фишера. Есть, есть. И эта тоже есть. А степень насыщения? Сто сорок вольт? Сто двадцать. Примем за основу. Градации по серому? Нормально. Корректировка? Есть. Идентифицирует. Селекторы. Ползут, ползут, ползут. Бланк-сброса? Сброс? Ну, сбросил. Дистанционный демпфер? Тормозит. Разводка по узлам? В наличии. Уровень приводки? Сто десять милливольт. Соответствует. Размах? С удара— сорок пять. Пусть будет сорок шесть… Годится. Протяжка раз. Со скрипом. Снять автомат. Потише. Так. Вручную. Легкий скрип. Что это?! Почему? Сброс, сброс! А, понял я тебя. Не хочешь? А теперь? Конечно, без проблем. Протяжка раз. Пошла протяжка раз… Так, спад. Нет, спад не надо! Сразу два протяжка. Протяжка два. Пошла. Пошла протяжка два. Идет протяжка два. Пятьсот на острие… На острие пятьсот… Протяжка три. Идет протяжка три… Семьсот на острие. Семьсот. Ну, ну же… Блок. Еще чуть-чуть. Захватывает. Есть захват! Мираж пошел. Да, безусловно. Четвертую? Нет, больше без протяжки. Перезагрузка, блок. По фазам захватила. В синхрон. Биения. Погасли. Встала! Выход на режим. Ну пошел же, ради Бога… Воздух, небо, и песок… Седьмая встала. Шестая рухнула. Отлично. Четвертый на зеленом поле. На острие три тысячи. И все. Режим. Штатный режим.

Глаза! Какие у нее глаза, подумал Грамов, вглядываясь в лицо дочери. Глаза обезумевшие…

Марина уже была в знакомом, ужасном расслоении сознания, когда как будто бы ты наблюдаешь себя саму со стороны и слышишь: ты живешь и что-то даже отвечаешь, если спрашивают…

Но ты же, точно ты же сама, как будто бы не там, а где-то рядом же с собою — в море, в океане боли, боли, боли…

Очередная схватка заставила ее закричать во все горло… Выкрикнуть, выдохнуть эту боль, выгнать ее из себя!!

О, Боже мой! О, Боже мой!! О, Боже мой!..

— Парень! — кто-то тронул Турецкого за плечо. — У тя че, приемник е?

— Какой приемник? — Турецкий даже не поднял головы. — Перекрестись!

— Да слышь, он грае?

Над ним столпились человек пять, прислушиваясь.

— Точно.

— Эй, паря…

— Что тебе? — Турецкий сел. — Ну, что тебе?

— Играешь ты. Послушай. Ну? Не слышишь сам-то?

— Нет.

— Да ты глухой.

Турецкий болезненно сморщился.

— Во мне всю жизнь играет, — он махнул равнодушно рукой. — Да это просто воля к жизни. Как газировка. Я уж давно ее не слышу.

— Поет! Играет! — восхищенно произнес кто-то, жадно прислушиваясь.

— Музыка!!

— Тише! — одернули его.

— Так, — сказал Бич и прислушался. — Который тут с поющим брюхом? А ну-ка шаг вперед!

Весь строй молчал, не двигаясь.

— Да все одно поймаем… С волей к жизни-то… Не спрячешься… — Бич пошел вдоль строя, внимательно прислушиваясь к каждому.

Строй, стоя неподвижно, с сомкнутыми губами, начал подпевать ту же мелодию воли к жизни, заглушая истинный источник.