Наконец к нему пришла уверенность, что жене здесь не наскучит, и он перестал опасаться, что не сегодня-завтра она уедет обратно в Ташкент или к своим родителям. Население кишлаков души не чаяло в его жене, и ему это льстило. Люди уже считали Гулгун местной, и в разговорах между собой нахвалиться не могли ею. Караджан и не подозревал о способностях жены так легко сходиться с людьми, вызывать их на разговор. И надо было видеть, как они расстраивались, когда узнавали, что доктор-апа приехала сюда на временную работу, принимались ее уговаривать остаться тут навсегда.
Как-то вечером, придя с работы, Караджан спросил у Гулгун:
— Не можете ли вы, доктор-апа, завтра пройтись в сторону плотины? У нас заболел человек.
— Тот участок ко мне не относится, — сказала с улыбкой Гулгун. — Только на вас, так и быть уж, по знакомству, могу завести карточку.
— Но наши джигиты столько наслышаны о вас, что теперь хотят, чтобы их лечили только вы. Не отказывайтесь, доктор-апа, прошу вас.
— Тот участок Хефизхана-ака.
— Я поговорю с ним. Ведь у него нет серьезных причин для возражений.
— Что ж, поговорите, — согласилась Гулгун.
— Надо навести в нашем медпункте порядок. Позавчера один шофер поранил руку. Так в нашей аптечке даже йода не оказалось. Высох. Не смогли и бинта найти. Пришлось одному из джигитов разорвать майку, чтобы сделать перевязку. Как будто мы на фронте…
— Надо чтобы в вашем медпункте постоянно находился медработник. Поговорите об этом с райздравом.
— У меня по хватает на это времени. Эти переговоры я поручаю тебе. Думаю, лучшей кандидатуры, чем ты, в наш медпункт не подыскать.
— Вот к чему вы, оказывается, клоните, Караджан-ака! — засмеялась Гулгун.
— Ведь в твоем положении тебе будет удобнее у нас поработать.
— Вы мне позволите подумать?
— Конечно. И все же, я надеюсь, ты согласишься…
— Пожалуй.
— Благодарю тебя, моя прекрасная доктор-апа! — улыбнулся Караджан и осторожно привлек к себе Гулгун, погрузил лицо в ее душистые волосы.
— Тсс! Занавески не задернуты, — предупредила его Гулгун. — Жена председателя не одобрит наших вольностей. Наманган не Ташкент, акаджан, не забывайте об этом. Тут женщины не выходят на улицу, не прикрыв лица приспущенным краем платка…
— Если не нравится жене председателя, так я тебя и обнять не могу?
Гулгун улыбнулась, отстраняясь, взглянула из-под ресниц:
— Одну минутку.
Она подошла к окну и задернула шторки, потом повернула ключ в двери.
* * *
В вечернюю пору, когда колхозники уже возвращались с полей, кто-то постучал в калитку. Из дому выбежал младший сынишка Юсуфджана-ака. Увидев женщину, прикрывшую нижнюю часть лица концом белого шелкового платка, он решил, что это какая-то колхозница пришла по делам к его отцу, и сказал:
— А папа еще не пришел.
— Мне нужен не председатель. Лучше скажи, доктор-апа дома?
— Да.
— А ее муж пришел?
— Кажется, пришел, — сказал малыш, оглянувшись на их окна.
— Тогда, мой хорошенький, пойди к ним и скажи, что одна женщина пришла к ним по делу, можно ли войти?
Мальчик затопал босыми ногами по мощенной кирпичом дорожке, взбежал на веранду и исчез в доме. Он вернулся через минуту и сказал:
— Заходите.
Сопровождаемая мальчиком, женщина зашла в дом. Очутившись перед Караджаном и Гулгун, она открыла свое миловидное лицо, села на предложенную ей табуретку и устало перевела дыхание. |